Трамп во внешней политике оказался не таким радикальным реформатором, как можно было предположить по предвыборным речам, но его главные сюрпризы еще впереди, пишет в Foreign Policy профессор международных отношений университета Джонса Хопкинса Хэл Брэндз. The Insider предлагает полный перевод статьи.
Приближается сотый день работы администрации Трампа — время для размышлений о том, чего президент добился и в каком направлении он идет. Надо принять во внимание многое: президент Дональд Трамп обещал радикально пересмотреть ту американскую внешнюю политику, которую мы знаем десятилетиями; начало его правления было вихрем разнообразных событий, проиворечивых и хаотичных. Так что же мы знаем сейчас о внешней политике во времена Трампа? Пока можно сделать шесть основных выводов.
1. Принцип «Америка прежде всего» у Трампа — не поза, а инстинкт. Во время избирательной кампании Трамп проявлял подчеркнутую враждебность по отношению к альянсам, в которые входят США, соглашениям о свободной торговле, поддержке прав человека и демократии за рубежом и другим давно привычным проявлениям американского интернационализма. Придя в Белый дом, он продемонстрировал, что действительно имел в виду по меньшей мере часть того, что говорил.
Его инаугурационная речь казалась пришедшей непосредственно из 1930-х годов. В первый же день своей работы он вышел из Тихоокеанского партнерства. Он ругал или ошеломлял союзников — от премьер-министра Австралии Малколма Тернбулла до канцлера Германии Ангелы Меркель — и откровенно пожелал гибели борющемуся за свое существование Евросоюзу. Он активно — по крайней мере, поначалу — взялся за укрепление южной границы с Мексикой и издал печально известные указы о беженцах и иммиграции.
Конечно, некоторые из этих инициатив на практике забуксовали, а от других администрация тут же отступилась или подправила их. Но мы увидели, что «Америка прежде всего» для Трампа — не бессмысленный лозунг, это отражает некоторые из его фундаментальных инстинктов, связанных с внешней политикой.
2. Радикальные изменения осуществить трудно. К счастью, то, что написано выше, — не вся история первых ста дней Трампа. Едва ли не каждый президент начинает с заявлений о фундаментальных реформах, и почти любой президент в конечном счете во многом возвращается к привычной политике. То же самое происходит и с Трампом, чья внешняя политика уже оказалась более нормальной, чем ожидали многие.
Трамп, поначалу высокомерный, явно научился терпимости по отношению к НАТО и подтвердил союз США с Японией и Южной Кореей на фоне разрастающегося северокорейского кризиса. Он занял более умеренную, чем предвещала его предвыборная риторика, позицию по пересмотру Североамериканского соглашения о свободной торговле и по другим торговым проблемам. Он не разорвал соглашение по ядерной программе Ирана и не отказался от «политики одного Китая» <то есть не пошел на официальное признание независимости Тайваня. — The Insider>. Он отложил, по крайней мере на время, планы сближения с президентом России Владимиром Путиным. И, что особенно примечательно, Трамп отказался от попыток примириться с президентом Сирии Башаром Асадом, выпустив по Сирии 59 крылатых ракет в ответ на вызвавшую возмущение недавнюю химическую атаку Асада.
Есть разные причины, по которым оказалось, что Трамп больше лает, чем кусается. В некоторых случаях, как, например, в том, что касается примирения с Россией, осуществить радикальные перемены оказалось слишком трудно, учитывая сильное сопротивление бюрократии, Конгресса и собственных советников Трампа. В других случаях свою роль сыграла внешняя реакция — так, Китай отказывался о чем-либо договариваться, пока Трамп не подтвердит свою приверженность «политике одного Китая». И во многих случаях Трампу приходилось сталкиваться с тем, что предлагаемые им перемены попросту не имеют смысла, если хоть немного ознакомиться с фактами.
Можно с облегчением заметить, что Трамп явно чему-то учится, а можно и ужасаться тому, что он так мало знал, начиная работу. Но самый необычный президент по меньшей мере не стал исключением из правила, согласно которому обещания перемен, данные во время избирательной кампании, почти всегда превосходят то, на что решается Белый дом.
3. Выглядеть крутым — главный приоритет Трампа, но это не стратегия. Трамп усилил давление на ряд «плохих парней» — от Ирана до Северной Кореи и Сирии. Для этого есть серьезные причины; можно с полным основанием утверждать, что президент Обама был слишком уступчив и робок, имея дело с этими угрозами американским интересам. Однако проблема в том, что Трамп пока лишь мастерски позирует, но так и не определился с тем, как получить то, чего он хочет.
Администрация взяла жесткий тон в разговорах с Ираном, но как Трамп сможет одновеменно противостоять Ирану на Ближнем Востоке и сохранять ядерное соглашение,которое, по признанию его собственных советников, действительно работает? Администрация постоянно пытается с помощью угрожающих заявлений повлиять на Северную Корею, но насколько продуктивна эта стратегия сдерживания ядерной и ракетной программ Пхеньяна, еще предстоит увидеть. Подобным же образом администрация ударила крылатыми ракетами по Сирии и потребовала, чтобы Путин перестал поддерживать Асада, но у нее недостаточно рычагов, чтобы принудить Москву или Дамаск к радикальному изменению политики. Команда Трампа продемонстрировала, что выглядеть крутым легко. Но скоро она узнает, что получить результаты труднее.
4. Предоставление генералам свободы действий несет и выгоду, и риск. Трамп объявил, что его высшие командиры получают «полное одобрение»; он ослабил введенные при Обаме ограничения на военные операции. Президент одобрил более агрессивные и рискованные контртеррористические операции, позволил Центральному командованию делегировать ответственность командирам более низких уровней в том, что касается авиаударов против «Исламского государства», разрешил командирам на поле боя применять мощное оружие — такое, как тяжелые боеприпасы фугасного действия, в том числе известная «мать всех бомб», — без предварительного одобрения из Вашингтона.
В некотором смысле это вполне здравые поправки к порядку, сложившемуся при Обаме. В те годы Белый дом требовал одобрения на высшем уровне даже для сугубо тактических решений. В ситуации быстро развивающихся военных действий более децентрализованный и гибкий подход может принести выгоду. Но такой подход несет и риск, что Трамп уже начал обнаруживать.
Децентрализация контроля над авиаударами может сделать кампанию против ИГ более агрессивной, но при этом может привести к большему числу жертв среди гражданского населения. Применение неправдоподобно гигантских боеприпасов, таких, как «мать всех бомб», может подорвать представления о непревзойденной точности, с которой Америка осуществляет свои военно-воздушные кампании. Зеленый свет для агрессивных контртеррористических атак может увеличить риск того, что что-то пойдет не так (как, например, случилось в конце января в Йемене). И в целом, позиция невмешательства в военные вопросы может убрать процедурную защиту, которая предотвращает ошибки. Здесь, как и во многих других сферах, нужна умеренность. Сможет ли Трамп установить правильный баланс между делегированием полномочий и централизацией, еще предстоит увидеть.
5. Дисциплина — не самое сильное место администрации. Никто, разумеется, этого и не ожидал, и советнику по национальной безопасности Герберту Макмастеру приходится прикладывать большие усилия, чтобы как-то упорядочить процесс принятия решений. Но администрация сопротивляется. К примеру, ряд противоречивых сигналов, касающихся политики США по отношению к Башару Асаду после авиаударов по Сирии, привел к путанице, в которой возникло больше вопросов, чем ответов, о том, чего же Трамп пытается достичь.
Недавно мы снова увидели признаки того, что риторика президента по-прежнему расходится с реальностью: Трамп объявил, что направляет «армаду» к берегам Северной Кореи, хотя флот лишь совершал обычное патрулирование в тысячах миль оттуда. Это не пустяки, такие ошибки подрывают доверие к президенту и репутацию Америки. Кроме того, это вызывает тревожные вопросы о том, как администрация будет работать в условиях кризиса, будь то решительное столкновение с Северной Кореей или что-то совершенно неожиданное.
6. Направление внешней политики Трампа остается неизвестным. В совершенном мире первые сто дней должны были бы точно выявить, какой в конечном счете станет внешняя политика Трампа. Но сейчас на этот впрос не в состоянии ответить даже сама администрация.
Ключевые политические вопросы остаются нерешенными. Выйдет ли администрация из Парижских соглашений по изменениям климата? Будет она сосуществовать с Асадом или добиваться его свержения? Ключевые персональные вопросы, например, о судьбе стратега-подстрекателя Стива Бэннона, тоже не урегулированы. Первоочередные вопросы — о том, до какой степени Трамп будет заинтересован во внешней политике и насколько сильное давление он будет испытывать при попытках выполнить хотя бы некоторые из своих самых радикальных предвыборных обещаний, — до сих пор не нашли конструктивного решения. И, конечно, остается вопрос о том, какие сюрпризы относительно спокойный до сих пор мир может преподнести Трампу и как может ответить обидчивый и экспансивный лидер.
Хотя мы уже немало узнали о внешней политике Трампа, главные выводы и, может быть, самые большие сюрпризы еще впереди.