«…Когда Путин в силу ряда своих особенностей стал зависим настолько от своего окружения, что он начал их слушать как истину в последней инстанции. Приходит к нему Патрушев и говорит: «Владимир Владимирович, если проиграем Москву по выборам — проиграем Россию». Тот говорит: «Нет, надо как-то поаккуратнее». Тогда, Владимир Владимирович, я ухожу, у вас есть Кириенко, тот-то, вот пусть они занимаются. А так как Путин доверяет Патрушеву и лучше его никого не видел, он говорит: «Нет, а что надо сделать?» Надо сделать вот то-то, и дай нам, пожалуйста, еще дополнительные полномочия, надо всех плющить. И вот они фактически сейчас с согласия, с ведома Путина, с его одобрения, но они определяют сейчас силовую тактику подавления всех и вся. Это идет, конечно, от силовиков. От главной кремлевской башни. Которая ощерилась ОМОНами, дубинками и так далее. Это сейчас их политика. И они говорят Путину: не будем мочить, не будем крушить, не будем давить — не удержим Россию. И он им верит. И здесь такой феномен, что, кажется, что вроде Путин продолжает управлять в ручном режиме, — на самом деле уже нет. Потому что он не может, он уже не может в той системе, которую сам создал, ей перечить. Он не может останавливать ход ее колес. А там дальше каждый в свою игру играет. На местах, внизу, вверху, на среднем уровне. Так сейчас работает этот механизм».
Геннадий Гудков, политик, полковник ФСБ в запасе
«Товарищ Сталин!.. Для чего и существуем мы, Органы… чтобы вы, товарищ Сталин, могли спокойно трудиться, думать, вести страну!.. (Сталин говорил «безопасность партийных кадров», но ответа ждал только о себе, Абакумов знал!) Да дня не проходит, чтоб я не проверял, чтоб я не арестовывал, чтоб я не вникал в дела!..» Все так же в позе ворона со свернутой шеей Сталин смотрел внимательно. «Слюшай, — спросил он в раздумьи, — а шьто? Дэла по террору — идут? Нэ прекращаются?» Абакумов горько вздохнул. «Я бы рад был вам сказать, товарищ Сталин, что дел по террору нет. Но они есть. Мы обезвреживаем их даже... ну, в самых неожиданных местах». Сталин прикрыл один глаз, а в другом видно было удовлетворение. «Это — харашё! — кивнул он. — Значит — работаете… Значит, ты считайшь — нэ-довольные еще есть в народе?» Абакумов опять вздохнул. «Да, товарищ Сталин. Еще некоторый процент...» (Хорош бы он был, сказав, что — нет! Зачем тогда его и фирма?..) «Верно ты говоришь, — задушевно сказал Сталин… — Значит, ты — мо'жишь работать в госбезопасности. А вот мне говорят — нэт больше нэдовольных, все, кто голосует на выборах за, — всэ довольны. А?.. Политическая слепота! Враг притаился, голосует за, а он — нэ' доволен! Процентов пять, а? Или, может — восемь?..» — «Да, товарищ Сталин, — убежденно подтвердил Абакумов. — Именно так, процентов пять. Или семь».
Александр Солженицын. «В круге первом»