«Сейчас оступаться нельзя, сейчас самое верное — вообще молчать. Я говорил уже много раз о том, что мое самое заветное желание сейчас — это выпасть вообще из публичного поля, из любого публичного пространства… вообще не открывать рта, потому что, что бы вы ни сказали, все будет использовано против вас. Никого, кроме хейтеров, не осталось… Я серьезно думаю, что в такие времена печатать художественные тексты не надо. Я серьезные стихи стараюсь не печатать (или печатать по минимуму), прозу как-то прячу. Мне кажется, что сейчас надо прозу держать в столе, потому там еще можно сказать правду, там еще можно высказать некоторые вещи, которые когда-нибудь потом (я не знаю, в России ли, я не знаю, уцелеет ли Россия в катаклизмах) все равно пригодятся: рукописи-то не горят и, строго говоря, флешки тоже. А участвовать сейчас в литературном процессе — это довольно мертвое дело. Пусть они себе играются».
«Я уже сказывал, что я занимался литературою. Опыты мои, для тогдашнего времени, были изрядны... Однажды удалось мне написать песенку, которой был я доволен…— Как ты это находишь? — спросил я Швабрина, ожидая похвалы, как дани, мне непременно следуемой. Но, к великой моей досаде, Швабрин, обыкновенно снисходительный... объявил, что песня моя нехороша.— Почему так? — спросил я его, скрывая свою досаду...Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый стих... издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел... и сказал, что уж отроду не покажу ему своих сочинений. Швабрин посмеялся и над этой угрозою. «Посмотрим, — сказал он, — сдержишь ли ты свое слово: стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом…»
Александр Пушкин. «Капитанская дочка»