Первыми на выход. 30-летие независимости Литвы глазами последнего главы Верховного Совета

Провозглашение независимости неслучайно произошло именно 11 марта. На 12-15 марта 1990 года в Москве был запланирован III съезд народных депутатов СССР. Одним из основных его решений должно было стать введение поста президента СССР и его избрание. Нам же надо было успеть восстановить независимость раньше, чем Горбачев станет президентом – то есть до того, как он получит новые полномочия, в том числе, например, силой удерживать бунтующие республики в Советском Союзе. Мы для себя решили, что уже не будем участвовать в этом съезде. Но в итоге на съезд всё же приехали два депутата от Восточной Литвы, преимущественно населенной поляками, вроде бы не желавшей покидать СССР. В преддверии съезда в республиках выбирали народных депутатов. Первый тур выборов в Верховный Совет Литовской ССР состоялся 24 февраля. Еще предстоял второй тур – 4-10 марта, но в обществе поползли слухи: на голосование идти не надо, новые депутаты уже избраны – дескать, не теряйте время. Поэтому 4 марта я выступил по радио, поздравил слушателей с днем Святого Казимира (это разрешили) и напомнил про обязательный второй тур. На тот момент «Саюдис» уже победил по результатам первого тура, но нам не хватало кворума, чтобы правомочно проголосовать за те решения, которые были намечены.

10 марта с утра еще приезжали новоизбранные депутаты из регионов. Мандатная комиссия подтверждала правомочность их мандатов. А после обеда мы приступили к технической работе. Надо было успеть принять все предварительные решения по полномочиям, структуре будущего руководства и работы, по пакету конституционных инструментов вплоть до временной Конституции, чтобы 11 марта полностью посвятить голосованию по наиболее важным вопросам. Мы обсуждали несколько вопросов. Во-первых, как действовать на выборах председателя: выдвигать ли от «Саюдиса» одного кандидата или двух-трех и смотреть, кто из них пройдет во второй тур. Мы поняли, что у коммунистов будет только один кандидат – руководитель отделившейся Компартии Литвы Альгирдас Бразаускас. И тогда мы решили тоже выдвинуть только одного кандидата. Этим кандидатом был я. Мы понимали, что делаем очень большое дело. Ведь надо было принять пять конституционных актов. Боялись, что не хватит времени. Кроме того, опасались резкой реакции Москвы, а потому были тактические сомнения – принимать их полным пакетом или частично. Например, проголосовать сначала по актам, включая акт о независимости, а Конституцию принять позже. Но потом решили, что надо делать все сразу, сколько бы времени это ни отняло... Ночью мы еще решили осведомиться у коммунистов, как они будут голосовать. Ответ был уморительным: «Мы против. Но мы будем голосовать «за»».

Решающим моментом стал звонок Стасису Лозорайтису в Вашингтон, представителю дипломатической службы Литвы в изгнании. Эту службу во время советской оккупации возглавлял его отец, тоже Стасис Лозорайтис, глава МИД межвоенной Литвы. Лозорайтис-младший посоветовал идти до конца. Он мне сказал: «На вас все смотрят. Друзья (то есть Запад) ждут». Потом сами «друзья» усомнились. Даже Лозорайтис признавался, что был разочарован позицией высшего американского руководства, которое опасалось испортить отношения с Горбачевым. Весь мир тогда восхищался Михаилом Сергеевичем как реформатором, и это придавало ему уверенности в себе и в его поведении в отношении республик, желавших независимости. Но хорошо, что мы отбросили сомнения.

В России, описывая этот исторический момент, говорят про ночное голосование. Но 11 марта голосование шло весь день. Сначала надо было выбрать председателя Верховного Совета Литовской СССР и его заместителей. Затем передать полномочия: избранные депутаты становились депутатами Верховного Совета Литвы. Потом прошел документ о названии восстанавливаемого государства – «Литовская Республика», или сокращенно «Литва». После этого депутаты внесли дополнение, что отныне они являются депутатами Верховного Совета Литовской Республики. Затем проголосовали за акт о восстановлении независимости, где было сказано: «Выражая волю народа, Верховный Совет Литовской Республики постановляет и торжественно провозглашает, что восстанавливается осуществление суверенных прав литовского государства, попранных чужой силой в 1940 году, и отныне Литва вновь является независимым государством». Мы голосовали не только руками, но и подписывая свои карточки для голосования (а не сам акт, как это было во время восстановления Литовского государства в 1918 году). Именно поэтому тех, кто тогда проголосовал, называют сигнатарами (подписантами). Их карточки хранятся в Госархиве Литвы.

По акту о независимости мы голосовали в 10 часов вечера, уже в темноте, в полночь принимали Конституцию. Притом надо было денонсировать конституционные акты, навязанные нам СССР. Я предвидел, что нас будут упрекать в нарушении советской Конституции. А так у нас уже была своя.

Перед выборами председателя Верховного Совета мы говорили с главой компартии Бразаускасом с глазу на глаз, без протокола. Я ему сказал, что, по всей видимости, «Саюдис» побеждает на выборах, что мы примем на себя политическую ответственность и выберем новое руководство. И добавил: «Я не хочу конфронтации, если меня изберут. Я вам предлагаю сотрудничество – приглашу вас стать одним из своих заместителей». Но он сразу отказался, даже не дожидаясь голосования. На прощание я сказал Бразаускасу: «И все равно я вас предложу на эту должность, так что подумайте». Меня избрали председателем парламента <91 голос, а за Бразаускаса 38 – The Insider>. Я ему предложил пост заместителя, он отказался, объяснив это тем, что парламент, проголосовав за другого, выразил недоверие ему. Конечно, он был обижен, а его соратники по компартии находились в состоянии фрустрации. Они не ожидали такого результата.

Почему? Задним числом я понял, что наши оппоненты согласились на тайное голосование в надежде, что во время голосования еще всякое может случиться. Ведь среди членов «Саюдиса», даже избранных в Верховный Совет, все еще оставалось много членов Литовской Коммунистической партии. А тут кандидатом на пост председателя шел их лидер – Альгирдас Бразаускас. Как голосовать: за лидера партии или по совести – за «Саюдис»? Коммунисты рассчитывали, что верность партии победит, но этого не произошло. Например, ставший моим заместителем Бронюс Кузмицкас, философ и вообще очень порядочный человек, на тот момент еще формально был коммунистом. Некоторые оставались в КПЛ принципиально: это им позволяло бороться с партией изнутри до тех пор, пока мы не восстановим независимость. Казимира Прунскене, ставшая первым премьером новой независимой Литвы, до последнего момента не хотела сдавать партийный билет. Но мы ей дали понять: возглавить правительство страны, только что порвавшей с коммунистическим СССР, не может член коммунистической партии.

Так что, в какой-то мере надежды коммунистов не были столь уж беспочвенны. Кроме того, некоторые депутаты подходили ко мне уже после моего избрания и честно признавались, что сомневались до конца и собирались голосовать за Бразаускаса, но мое выступление их убедило больше. Помню, что свою речь я заранее не готовил. Написал ее буквально на ходу, на коленке во время заседания, пока выступал Бразаускас. Я вдруг осознал, что мне сейчас придется говорить, а плана речи-то у меня никакого нет! И я слушал Бразаускаса и помечал себе, что надо будет подчеркнуть. Я сказал, что моя политическая программа – это программа «Саюдиса», а моральная программа – свобода и возрождение Литвы путем восстановления доверия к человеческому достоинству. 12 марта рано утром Бразаускас отправился в Москву.

В Вильнюсском аэропорту его остановил корреспондент The New York Times Билл Келлер. Журналист задал ему вопрос, как он относится к решению, принятому накануне литовским парламентом. Бразаускас сказал: «Это плохое решение, оно принесет Литве много бед». Наивный американец с удивлением спросил: «Но вы же сами за это голосовали?». На что Бразаускас ответил: «У нас не было другого выхода». В парламенте, естественно, сразу встал вопрос, почему его нет, почему он в Москве. Но я заступился за него, сказал, что Бразаускас уехал с моего ведома, что, может быть, у него будут там возможности пообщаться с Горбачевым и даже вручить документы, принятые новым Верховным Советом. Естественно, этого не произошло. Документы вручил через два дня народный депутат Вайдотас Антанайтис, который с нашей делегацией был вхож в Кремль. Конечно, Бразаускас поехал не с моим конкретным поручением, а к своему партийному начальству. Я не знаю, что он делал в Москве. Бразаускас так никогда и не отчитался перед парламентом за эту поездку. Правда, и мы этого никогда не требовали. Не хотели заострять и без того напряженную ситуацию в стране.

И 10, и 11 марта Кремль никак не пытался со мной связаться. А 12-го мы сами написали письмо Горбачеву – дружественное послание с предложением начать переговоры, чтобы разрешить проблемы между нашими странами. Именно двумя странами. Кремлю такая формулировка показалась неприемлемой. Даже когда Горбачев приезжал в Литву в январе 1990 года по партийной линии (его направило Политбюро – мол, расхлебывай, что наделал, убеди литовцев, чтобы угомонились), я просил людей встретить его достойно, поскольку это руководитель соседнего государства. Ему это передали, и он, видимо, затаил обиду. После провозглашения независимости последовала экономическая блокада. А вместе с ней и дипломатическая.

Всем демократическим странам Кремль настоятельно запрещал устанавливать с нами отношения. И они частично послушались, потому что не хотели портить отношения с Советским Союзом. Только январские события 1991 года, когда армия, «Альфа» и ОМОН пытались захватить в Вильнюсе парламент и телебашню, и погибли люди, прорвали эту политическую блокаду. Первой независимую Литву признала Исландия, а за ней – остальные страны. 11 марта – переломный момент не только в истории Литвы. Мы все-таки сделали то, чего они не хотели. «Они» – это именно Кремль, а не Москва, которую мы считали городом Гавриила Попова, Андрея Сахарова, Юрия Афанасьева и других деятелей демократического движения. Так вот «они» вокруг Горбачева делали вид, что Литва поступила противозаконно, а, значит, можно ее решение не признавать, денонсировать и требовать «возвращения к состоянию дел на 10 марта». И тогда, думали в Кремле, объявленная Литвой независимость не будет иметь никакого значения. Но «они» ошибались. То, что уже отжило свой век, воскресить было нельзя.