Мнения
Меньше трех недель остается до «всенародного голосования» по внесению в Конституцию поправок, включающих в себя как конституционную веру в бога, так и «обнуление» сроков Владимира Путина, собирающегося надолго задержаться в Кремле. Политолог Александр Морозов считает, что по вопросу «голосовать или нет» даже нет предмета спора, и предлагает сторонникам сменяемости власти лучше сосредоточиться на представительстве в Госдуме в 2021 году.
(Противоположное мнение читайте в колонке Ильи Бера)
Голосовать ли нет? В этот раз нет предмета спора. Явлинский, обычно настаивающий на исполнении гражданского долга, в этот раз заявил, что «в беззаконии участвовать нельзя». Даже ветеран демдвижения Михаил Шнейдер, обычно сражающийся с диванной партией в сетях, в этот раз в растерянности. Юлия Галямина написала, что призывать идти на голосование в условиях пандемии — это неэтично. Условия проведения этого так называемого «референдума» таковы, что даже невозможно призвать: «встаньте с диванов, скажите «нет!», поскольку Кремль предлагает в этот раз выразить свое мнение прямо не вставая с дивана, через «госуслуги».
Сама конституционная реформа — огромное событие в центре политической повестки, но «электоральное мероприятие» 1 июля — ничтожно. Допустим, мы уже «проехали» это голосование как пункт «повестки дня». Что делать?
Ответ зависит от того, как мы понимаем то «мы», к которому принадлежим. Иногда это «мы» употребляется в призывах очень некритично и по инерции расширительно. В настоящий момент мы не только не являемся политическим большинством, но мы — плотно геттоизированные миноритарии.
Мы не только не являемся политическим большинством, мы — плотно геттоизированные миноритарии
Широкое недовольство населения неравенством, бюрократией и ухудшением экономического положения не имеет отношения к этому «мы». В течение 10 лет мы видим наше «мы» на массовых шествиях в Москве. Оно состоит из активистов нескольких политических организаций либерального толка («оппозиционеров») плюс представителей неполитизированного образованного класса, как правило лиц свободных профессий, то есть тех, кто не связан обязательствами с крупными корпорациями, встроенными в государственный капитализм путинизма. Мы — это сторонники сменяемости власти, считающие, что путинизм завел страну в тупик.
В широком смысле «мы» — это модернизированные слои больших городов, с таким же социальным самочувствием, как и у мегаполисов других стран мира. Это либералы не в партийном, а базовом смысле слова. Сторонники культурного и стилевого разнообразия, частной инициативы, современного городского образа жизни, «государства с человеческим лицом» и т. д. В том государстве, которое построили Путин и его окружение, эта среда стигматизирована («иностранные агенты», «оранжисты», «либерасты»), локализована, находится под контролем спецслужб, но имеет свои медиа, в которых можно остро высказывать критические соображения.
Поскольку у этой среды нет политического представительства, то нет и политиков. Но имеются известные гражданские активисты и литераторы. Но для подавляющей части этого «мы» эти лидеры и их организации не имеют большого значения. А что имеет значение? Опознаваемая всеми сама широкая среда, попавшая по мере развития путинизма в сложное положение.
В 2013 году Алексей Навальный показал, что если его допустить к выборам, то эта среда может электорально консолидироваться и дать 27% в столичном мегаполисе. С тех пор Кремль больше не экспериментировал и полностью задраил все люки входа этой среды в политическое представительство.
Что делает эта среда после «крымского поворота» 2014 года? Она защищает себя. Она защищает Европейский университет, студентов ВШЭ, журналиста Медузы, режиссера Серебренникова, Театр.doc, историка Дмитриева, обороняет свои старые институты (Мемориал, Сахаровский центр), свои редакции, участников пикетов, блогеров, активистов ФБК и Открытой России.
За шесть лет эта среда развила разные инструменты защиты, используя публичные и непубличные институции. При этом она продолжает создавать новые гуманитарные проекты, снимать кино, ставить спектакли, получать литературные и журналистские премии, развивать городские пространства, создавать многочисленные благотворительные фонды (charity), руководить кафедрами и научными лабораториями.
Ветераны этой среды когда-то много лет назад, до 2003 года, были частью влиятельного и даже господствующего истеблишмента. Далее эта среда обновлялась за счет новых поколений. Она прошла несколько итераций.
Несколько раз перезаключала «общественный договор» с Кремлем об условиях своего бытования. Она заключила договор с Путиным на «восстановление государства», и он его разорвал около 2005 года, затем она заключила договор на «обновление» при Медведеве, и этот договор был расторгнут Кремлем в 2011–2012 годах. Уже после того, как было раздавлено требование свободных выборов, эта среда вынуждена была принять и «посткрым». С 2014 года речь шла уже только том, чтобы огородиться повозками по периметру небольшого лагеря и держать оборону, а на лагерь шли налеты один за другим, нападавшие вырывали то одного, то другого, обкусывали институции по краю, гибла то одна редакция, то другая.
С 2014 года речь шла уже только том, чтобы огородиться повозками по периметру небольшого лагеря и держать оборону
В январе 2020 года Путин в очередной раз разорвал договор, на этот раз уже даже «посткрымский» — начал конституционную реформу с поправками о вечности.
Практически вся эта среда — около 200 тысяч человек — подписала открытые письма с протестом против реформы, в том числе известное письмо в Европейский Совет.
Оглянемся. Несмотря на публичную риторику: «Давайте поднажмем, дружно навалимся!», сегодня все понимают, что эта среда не движется ни к какой победе. Никакой либерализации сверху не предвидится, зацепиться не за что. И общее настроение сегодня, в июне 2020: после коронавируса система начнет давить дальше, она входит в самый тяжелый, мрачный период. На прямой вопрос: какова реальная повестка для этой среды, есть прямой ответ: выживание. Это центральный пункт.
Даже если начнется реальный «транзит», то эта среда не будет бенефициаром. Ей надо будет заключить договор с той группой, которая будет этот транзит осуществлять и станет реальным бенефициаром ухода Путина. И поэтому если отложить в сторону прекрасные, глубоко и подробно разработанные программы «Прекрасной России будущего» с ясным планом установления верховенства права, демократии и прав человека, — и спросить себя, на что реально может рассчитывать эта среда сейчас? Ответ только один: она может побороться за политическое представительство в Госдуме 2021. За свои 7–10%. То есть за спасение себя в условиях надвигающегося тяжелого и длинного кризиса, долгой деградации стареющей автократии.
Ничего воодушевляющего в этой задаче нет. Это очень тяжелый компромисс. Чтобы спастись, надо оставить все фантазии про «прекрасную Россию будущего» и сделать ставку на спасение.
Как это сделать? Глядя на 200 тысяч подписей под письмом о поправках в Европейский Совет, мы легко можем там выбрать 100 неполитических фамилий, это люди, каждый из которых глубоко укоренен в своей индустрии, это лидеры своих профессий. Никто из них не стал бы вступать ни в какую партию. Но надо попробовать обратиться к ним с простой мыслью: в парламент Кремль не пропустит ни одну из имеющихся политических организаций этой среды.
Но нам нужна фракция, потому что она будет важным инструментом спасения всей среды в 2021–2024 годах.
И единственный способ попытаться ее получить — это сделать такую масштабную заявку, с таким количеством значимых российских имен, причем значимых именно профессионально, а не только медийно, — что Кремлю будет непросто игнорировать ее. Да, не факт, что Кремль поднимет шлагбаум. А если и поднимет, то это будет, конечно, компромисс. Но если этого не попробовать сделать, то это будет означать, что мы не попытались капитализировать эту нынешнюю консолидацию вокруг открытых писем и одиночных пикетов, эту последнюю общественную энергию, которая еще теплится в нашей среде.
Главная тема в повестке дня: не пропустить возможность защитить себя и создать себе маленький мостик, который потом позволит перейти всей этой среде в то совсем не прекрасное, а очень рискованное будущее — и сделать это сейчас. До того, как вся среда будет окончательно рассеяна, истреблена и не останется даже того пространства, которое досталось по наследству и сжимается как шагреневая кожа год от года.