Мнения
В ночь на 8 января Иран обстрелял военные базы США на территории Ирака. Согласно сообщению Корпуса стражей исламской революции (КСИР), атаке также была подвергнута база ВВС США Айн аль-Асад на западе Ирака. В свою очередь, Пентагон заявляет и о нападении на базу в Эрбиле. КСИР назвал этот обстрел актом возмездия за убийство иранского генерала Касема Сулеймани. С именем ликвидированного в результате спецоперации командующого спецподразделением Корпуса страж исламской революции «ал-Кудс» Касема Сулеймани в последние годы связывали формирование «шиитского полумесяца» на Ближнем Востоке. Доцент департамента востоковедения и африканистики ВШЭ в Санкт-Петербурге Леонид Исаев объясняет, почему смерть Сулеймани и ослабление Ирана все же не позволят России выйти на лидирующие позиции в регионе и какие уроки Москва может извлечь для себя после того, как Иран был столь бесцеремонно наказан за попытки провоцировать США.
Иран осознанно шел к этому моменту. Не в том, конечно, смысле, что иранское руководство добивалось смерти своего генерала, но в том, что иранский режим на протяжении всего первого срока президентства Дональда Трампа и особенно в ушедшем году испытывал Вашингтон и его региональных союзников на гибкость, пытаясь очертить для себя «красные линии».
В этой связи танкерная война в Заливе летом 2019 года, обстрелы саудовских нефтяных объектов Абкаик и Хурайс и атака на американское посольство в Багдаде — звенья одной цепи. А убийство Сулеймани — закономерный итог иранской борьбы за региональное лидерство, а также четкий месседж Ирану о том, что ни при каких обстоятельствах американские объекты не должны подвергаться угрозе. Причем месседж этот был отправлен Тегерану в той (и только в той) форме, в которой его смогли бы декодировать в исламской республике: с позиции права сильного.
На этом, по сути, конфликт можно считать исчерпанным. Во-первых, потому что у Ирана нет возможностей для симметричного ответа. Если оставить за скобками истерию в иранском меджлисе, который Пентагон уже в очередной раз признал террористической организацией, а также традиционные для исламской республики феерии с сжиганием американского флага и ристалища аятолл на предмет выдумывания наиболее богоугодного способа того, как свести счеты с «большим сатаной», спектр возможностей для адекватного реагирования у официального Тегерана весьма скудный. Принятие иракской Палатой представителей под нажимом Ирана ничего не значащего с юридической точки зрения решения о необходимости вывода иностранных войск — в конечном счете, и есть предел иранских возможностей. Любая же попытка силового ответа априори поставит иранский режим на грань выживания. Удар по базам США в Ираке даже трудно назвать таковым. По предварительным сообщениям в результате обстрела пострадали лишь иракцы, а вот среди американских граждан жертв нет. По всей видимости, для иранского руководства, еще не лишившегося инстинкта самосохранения, было важным скорее громко заявить о возмездии, нежели действительно отомстить за своего генерала. А это значит, что КСИР, запуская ракеты в сторону американской военной базы, исходил из принципа primum non nocere, намеренно желая исключить вероятность жертв со стороны США.
КСИР, запуская ракеты в сторону американской военной базы, исходил из принципа primum non nocere, намеренно желая исключить вероятность жертв со стороны США
Во-вторых, потому что для самих Соединенных Штатов и Дональда Трампа, в частности, развязывать по своей воле очередную войну на Ближнем Востоке было бы не самым оптимальным решением в разгар очередной президентской гонки. А вот силовой ответ на атаки на американское посольство в Багдаде явно придаст дополнительных очков Трампу в борьбе за продление своего пребывания в Белом доме. В конце концов альтернативой столь незамедлительной и жесткой реакции со стороны Вашингтона могло бы стать повторение истории с американским посольством в Бенгази в 2012 году, когда в результате обстрела посольства США из гранатомета погиб посол и трое сотрудников дипмиссии. Но это не сулило бы Трампу ничего хорошего.
Иными словами, «большой войны» никто не искал и не ищет. Однако история с ликвидацией Касема Сулеймани не только могла бы стать для многих региональных и глобальных акторов (в том числе и России) поучительной, но и открыла бы для них определенное окно возможностей.
Если говорить о России, то Кремль, безусловно, должен быть благодарен Дональду Трампу за столь неожиданный «новогодний» подарок. Прежде всего это касается ситуации в Сирии, которая открывает для Москвы возможности усилить свое влияние на Дамаск. Все дело в том, что с момента проведения Конгресса сирийского народа в Сочи в 2018 году альянс стран-гарантов «астанинского процесса» — России, Ирана и Турции — стал явно сдвигаться в пользу увеличения значимости российско-турецких отношений. В итоге разногласия между Москвой и Дамаском лишь усилились, что вынуждало Москву искать альтернативные механизмы урегулирования конфликтов в Сирии, лежащие за пределами Астаны, где роль Дамаска и Тегерана по-прежнему оставалась значимой.
В результате за последние два года наиболее важные решения по Сирии стали приниматься на переговорах между Владимиром Путиным и Реджепом Эрдоганом. Ярким подтверждением тому служат договоренности по Идлибу в сентябре 2018 года (которым, к слову, предшествовали безрезультатные переговоры в «тройственном формате»), а также договоренности по северо-востоку Сирии в октябре 2019 года (которые также были достигнуты вне рамок «астанинского формата»). Однако «сепаратные» с точки зрения Дамаска и Тегерана переговоры Путина и Эрдогана по Сирии - не что иное, как свидетельство формирования двух, пусть и ситуативных, но все же полюсов влияния в Сирии, в которые вырождается «астанинский формат».
Смерть Касема Сулеймани в краткосрочной перспективе неминуемо приведет к ослаблению иранского влияния в Сирии. Убитый иранский генерал собственными руками создавал проиранские военные группировки на территории Сирии, руководил ими, а также отвечал за формирование единой сети иранских прокси-сил на территории всего «шиитского полумесяца». Но поскольку в военно-политическом арсенале Тегерана сопоставимой кандидатуры нет, то в ближайшее время мы будем наблюдать условный переходный период, в ходе которого нельзя исключить полного или частичного демонтажа созданных при Сулеймани механизмов управления иранскими агентами в регионе.
Смерть Касема Сулеймани в краткосрочной перспективе неминуемо приведет к ослаблению иранского влияния в Сирии
Для Москвы, которая все чаще оппонирует Тегерану в Сирии, это открывает окно возможностей. Кремль теперь может сделать Дамаск более сговорчивым (даже по таким, казалось бы, тупиковым вопросам, как ситуация в Идлибе и работа Конституционного комитета), а также протолкнуть нужную для себя повестку по сирийскому треку.
Однако, несмотря на то, что ликвидация генерала дает Москве ряд тактических преимуществ в краткосрочной перспективе, а также ослабляет крайне неудобного для Кремля «партнера», убийство Сулеймани все же вызвало очередной всплеск негодования российского МИД. И это неслучайно. Во многом потому, что действия США, которые в очередной раз сделали ровно то, что соответствовало их национальным интересам, не тратя время на бессмысленные дискуссии в Совете Безопасности ООН, в одночасье развеяли все иллюзии о лидирующих позициях Москвы на Ближнем Востоке. Когда Дональду Трампу понадобилось ответить на атаки своего посольства и ликвидировать Сулеймани, которого в США, равно как и во многих цивилизованных странах, внесли в террористические списки, Белый дом нисколько «не интересовала мировая реакция», как об этом сокрушалась у себя в Facebook официальный представитель МИД Мария Захарова. Трамп опять же на понятном и для Кремля, и для региональных лидеров языке силы напомнил, кто настоящий хозяин на Ближнем Востоке и насколько иллюзорны и беспочвенны рассуждения об американском уходе из региона. Иными словами, можно сколь угодно ненавидеть Америку за ее роль «мирового жандарма», однако ни Россия, ни кто бы то ни было еще не в состоянии взвалить на себя аналогичные функции. Отсюда, конечно, и нравоучения со стороны российского МИД о необходимости прислушаться к vox populi, в основе которого лежит банальная зависть и осознание собственной ограниченности.
Действия США в одночасье развеяли все иллюзии о лидирующих позициях Москвы на Ближнем Востоке
Но даже в этой ситуации у Москвы есть свои преимущества. Конечно, на Ближнем Востоке в силу экономических обстоятельств Россия не в состоянии играть роль «первой скрипки», не говоря уже о том, чтобы быть дирижером. С другой стороны, достойных конкурентов у Москвы в регионе пока нет. Даже после ликвидации Сулеймани вряд ли стоит рассчитывать на то, что Соединенные Штаты будут уделять при Дональде Трампе внимание устройству судеб сирийских или иракских обществ. Эти вопросы Вашингтон готов отдать на откуп Москве, которая в несколько более выгодных для себя условиях в очередной раз попытается предложить региону свои услуги «честного брокера». Визит российского президента 7 января 2020 года в Дамаск и его встреча с ал-Асадом — прямое тому подтверждение. Вопрос лишь в том, сможет ли Москва воспользоваться выгодой текущего политического момента.
Последнее, что следовало бы вынести Кремлю из всей этой истории с Ираном, так это то, что даже самой авантюрной и казавшейся весьма успешной политике по заигрыванию с «мировым жандармом» приходит конец. Самая бесцеремонная ликвидация одной из ключевых фигур исламской республики на глазах всего мирового сообщества и невозможность симметричного ответа фактически перечеркивают все выгоды, ранее добытые Тегераном. С внутриполитической точки зрения перед иранским режимом стоит непростая дилемма: признать преждевременность планов по низвержению гегемона и упасть в глазах собственного населения, либо бросить-таки реальный вызов Вашингтону, отдавая себе при этом отчет в том, что на этом история исламской республики закончится.
В своем перманентном оппонировании Западу Россия очень похожа на Иран. Обе страны пытаются сформировать в глазах собственного населения образ «осажденной крепости» и оправдать свою неэффективность происками внешних врагов. Однако иранский опыт показывает ограниченность этой стратегии — в конечном счете, ставки окажутся слишком высоки, а издержки собственной неполноценности девальвируют ранее добытые преимущества.