В телефильме Владимира Соловьева «Миропорядок 2018» Владимир Путин рассуждает о ядерной войне: «Да, для человечества это будет глобальная катастрофа, для мира будет глобальная катастрофа» и задается вопросом: «Зачем нам такой мир, если там не будет России?». Серия воинственных заявлений российского президента стала предметом обсуждения среди политиков, экспертов и мировых СМИ. Как на Западе воспринимается апокалиптическая риторика российского президента и к чему может привести язык новой холодной войны, попытался разобраться медиааналитик Василий Гатов.
Дежавю
35 лет назад, примерно в эти же дни марта 1983 года, президент США Рональд Рейган сообщил гражданам Соединенных Штатов о том, что принял решение о разработке нового поколения оружия — Стратегической оборонной инициативы (СОИ/SDI), которая должна стать щитом страны и свободного мира от агрессии Советского Союза. SDI так и не воплотилась в реальную оборонительную (или наступательную) систему, и, скорее всего, была прежде всего тонко рассчитанной информационной операцией, однако во многом именно «звездные войны» оказались тем поводом, который вверг СССР в очередной виток безумных расходов на вооружения и оборону — виток, оказавшийся последним для коммунистического эксперимента.
Трудно удержаться от этого воспоминания сегодня, когда президент России специально сообщает — urbi et orbi — о новом российском оружии, на следующий день заявляет, что главное, что он хотел бы изменить в прошлом — это распад СССР, а еще день спустя говорит, что готов превратить в ядерный пепел весь мир, «если в нем нет России».
Как сказал бы психолог (даже без совпадения дат) — Путин «зеркалит» образ Америки, обращаясь со старыми, если не сказать архаичными, страхами к травмированному Холодной войной сознанию. Вполне вероятно, что он стремится добиться от американских элит реакции, схожей с той ошибочной политикой Советского Союза после 1983 года — раскручивания экономически разрушительной гонки вооружений «на новых физических принципах», которая, в свою очередь, ведет к росту внутренних противоречий в обществе, дестабилизации правящего режима и, в конце концов, к его капитуляции.
Военные эксперты и специалисты по вооружениям уже достаточно подробно разобрали конкретные детали выступления Путина о новых ядерных «цацках»: презентация была круче реальности, степень новизны и секретности разработок в Послании заметно преувеличена (так или иначе, обо всех «новинках» было известно как о прототипах — может быть, без деталей, в том числе сенсационных, вроде «ядерной энергетической установки»). Показательно, что реакция Пентагона и СНБ США были еще более хладнокровными: американские генералы сообщили, что давно в курсе российских разработок, а организованная из военной разведки утечка донесла и мысль о том, что за испытаниями «страшно секретной ракеты с ядерной силовой установкой» американцы наблюдали и видели неудачи. Реальный вызов американской военной мощи Россия может (если получится все) бросить не ранее 2025 года, сообщил американский командующий силами в Европе. Официальный представитель Госдепа Хизер Науэр сказала лишь, что обращение Путина к риторике ядерного противостояния прискорбно, и отказалась отвечать на вопросы российских журналистов на пресс-конференции (скорее всего, потому, что эти вопросы ожидаемо были бы о том, «насколько Америка испугалась нашего нового супероружия»). Президент Дональд Трамп даже не удостоил новости из Москвы твитом (не говоря уж об официальной реакции), хотя, как фантазировал ведущий Первого канала, его «будили 28 раз за время Послания Путина».
Даже находящаяся в перманентной истерике по поводу российского вмешательства американская пресса не особенно напряглась по поводу новостей о wunderwaffe (за исключением, пожалуй, CNN — но это особая статья). Десятилетия реальной ракетно-ядерной разрядки вымыли из американских редакций авторов, разбирающихся в соответствующих угрозах, и они склонны полагаться на мнение и информацию экспертов (которые, как я уже сказал, отнеслись к новациям более чем прохладно). Куда больше внимания привлек как раз факт игнорирования Трампом очевидно обращенного к нему месседжа.
Но все-таки аналогия с СОИ и выступлением Рейгана 25 марта 1983 года не оставляет: известный военный эксперт Майкл Кофман пошутил, что речь Путина воспринята в американском ВПК как гарантия mutually assured spending (взаимно гарантированное растранжиривание денег; тут важна игра слов: mutually assured destruction, принцип гарантированного взаимного уничтожения, лежит в основе всех концепций ядерного сдерживания — ВГ).
Заявления президента России прежде всего будут прочитаны и переведены на язык финансовых таблиц — и, скорее всего, уже переведены. Впрочем, не стоит забывать о запущенной еще при Обаме в 2013 году программе обновления как стратегического ядерного потенциала («триады») США, так и поддержанном Трампом в 2017-м расширении этой программы — с уточнением, что Россия (вместе с Китаем) становятся главными целями политики сдерживания (containment). Почти все годы между 1991-м и 2016-м нашей страны в перекрестье этого «прицела» не было по разным причинам — от слабости начала 90-х до бардака реформ середины 2000-х. Впрочем, даже бухгалтерский подход не обещает той «истерики», о которой мечтают в Кремле: бюджет Пентагона на текущий год составляет почти $600 млрд (а общие расходы на оборону, новые вооружения, борьбу с ИГИЛ и поддержание всей военной машины в рабочем состоянии и того больше — почти $875 млрд), почти в десять раз больше военных расходов РФ. Над словами Путина о дешевизне wunderwaffe американские аналитики откровенно смеются, предоставляя своим читателям многочисленные ссылки на факты коррупции в российском ВПК и вооруженных силах.
…и немного о погоде
Российский президент произносил свое послание urbi et orbi в контексте избирательной кампании; его последующие пояснения (на журналистском форуме, в интервью Владимиру Соловьеву, на встрече с работниками ФСБ) тем более являются частью коммуникационной стратегии выборов 18 марта. Впрочем, можно рассмотреть эти заявления и «наизнанку» — увидев выборы в России как часть геополитической стратегии поднятия ставок, ударов по сложившемуся в 1990–2010-х годах «однополярному миру» с неоспоримым лидерством США и альянсов, созданных американцами, Путин, словно зачарованный, воспроизводит модели «одурманивания», описанные еще Владимиром Лениным в статье «О национальной гордости великороссов» (сдается мне, что, несмотря на советское образование, это произведение классика большевизма студент Путин не читал).
Одновременно (в рамках концепции «наизнанку» это видно лучше), российские военные мыслители и Путин пытаются выбить подпорки из-под концепции взаимного сдерживания. Их основным аргументом становится то, что США «первыми начали», разрабатывая и разворачивая системы ПРО в Восточной Европе, а также антикварные напоминания Америке о ее собственных грехах в части вмешательства во внутренние дела противников и союзников, бывших повседневной практикой времен Холодной войны.
Поскольку выборы 18 марта имеют на 100% предсказуемый результат, воображаемый Путиным и Генштабом «Запад» должен осознать («Нас никто не слушал. Послушайте сейчас»), что девальвация принципа взаимного сдерживания — это всерьез и надолго, и… смотри пункт первый, втянуться в изматывающую гонку вооружений вокруг относительно неправдоподобных систем.
Как принято говорить в некоторых кругах, это «хороший наброс говна на вентилятор» — действительно, «Запад», что воображаемый в Кремле, что настоящий, серьезно относится к стратегическим долгосрочным угрозам. В сложных либерально-демократических обществах, столкнувшихся со стратегическими вызовами, запускаются процессы кристаллизации интересов, конфликтной дискуссии между представителями этих интересов, согласования и выработки общей (или хотя бы приемлемой для большинства) реакции. Например, кризис беженцев 2014–2018 годов привел к значительному росту правого популизма в странах ЕС, кристаллизации интересов тех, кого пугает и возмущает текущая политика инклюзии, — сейчас Европа находится в точке поиска баланса, что выражается в электоральных успехах партий и движений, настроенных на ксенофобию и изоляционизм. Кремль, кстати, радостно поддерживает эти силы, полагая что они смогут разрушить или хотя бы ослабить европейское и атлантическое единство (прежде всего, в части сдерживания Российской Федерации).
Эти серьезные расчеты не лишены определенных оснований: евроскептики и к НАТО настроены как минимум настороженно, а подрыв атлантического блока — заветная цель России, которая в одиночку сильнее любой европейской страны, но бессильна против коллективной обороны (и политической позиции). Единственный постоянный мотив во внешнеполитической концепции Путина — уж точно со времен Мюнхенской речи 2007 года — о том, что НАТО устарело и его следует распустить, заменив гипотетическими структурами безопасности «от Лиссабона до Владивостока».
Любое ослабление НАТО увеличивает шансы России на эффективную проекцию силы — хоть «жесткой», хоть «мягкой», хоть «острой» (так американские ученые Кристофер Уокер, Джессика Людвиг и Джозеф Нэй предлагают именовать теперь гибридную угрозу, исходящую от России и Китая). Такая проекция делает более сговорчивыми европейских политиков от Таллина до Лиссабона; растут возможности для российского бизнеса и российской коррупции, но, главное, возвращается более старая мечта — возможность управления Европой в режиме «концерта наций» (никогда не озвученная Путиным, но многократно повторенная его интерпретаторами вроде Сергея Караганова).
Впрочем, все эти теоретические построения и даже усилия на невидимом фронте поддержки европейских правых и националистических радикалов могут стать реальностью только в случае резкого изменения политики США в отношении европейской безопасности. Причем настолько резкого, что для этого потребуется куда больше, чем заявления Дональда Трампа европейским лидерам о необходимости «платить свою долю» в бюджете НАТО.
Американская геополитическая теория (включающая и доктрину сдерживания, и принципы проекции силы) — это исторически детерминированный и очень сложносочиненный концепт, возникший в результате более чем 200-летнего согласования интересов. В нем причудливо сочетаются «доктрина Монро» и экспансионизм Вудро Вильсона, принявшего решение об участии США в Первой мировой войне. «Красная угроза» начала 1920-х перемешана с маккартизмом 1950-х и разбавлена сложнейшими маневрами Франклина Делано Рузвельта в начале Второй мировой. Это и не «план Даллеса», придуманный советскими контрразведчиками, и не антология ошибок и успехов президентов Эйзенхауэра, Кеннеди и Никсона. Это именно сложный и постоянно обновляемый по составу коктейль, у которого с 1918 года всегда есть один компонент — европейская безопасность. Чтобы добиться желаемого результата, все перечисленное выше нужно «отменить» (при всей экстравагантности Трампа — это маловероятно), а потом дождаться отдаления Америки от евро-безопасности на расстояние, допускающее Россию к ее историческим мечтам. Игорь Клямкин, анализируя эти построения, мудро заметил, что с «игрой в долгую», тем более в режиме холодной войны, у России исторически ничего хорошего не выходило. Скорее всего, надежды обманчивы и на этот раз.
Между тем, путинские ракетно-ядерные инвективы вызвали иную реакцию, чем та, которая ожидалась — по крайней мере, в первые дни. Вместо «стратегического страха» наблюдается что-то иное: перепозиционирование России из troublemaker (раздражающий, создающий проблемы) в adversary (враг, противник) и даже rogue state (государство-преступник). Если до Послания сугубо негативные оценки в основном относились к вмешательству России в выборы президента США в 2016 году, то, начиная еще с опубликованного за несколько недель до послания Nuclear Posture Review (доклад о состоянии ядерного оружия, регулярно обновляемый документ, описывающий, какие силы нужны армии США и какой стратегии она придерживается в связи с существованием ядерного оружия у других стран мира — ВГ) такие оценки распространены и на остальные элементы внешней и военной политики России. Соответственно, вырабатываемая военная, дипломатическая и, прежде всего, ракетно-ядерная политика США впервые за 25 лет будет исходить из необходимости сдерживания именно России (вместе с Китаем, Северной Кореей и Ираном, а также террористическими группировками). Добиться такого «перепозиционирования» — большой «успех» российской внешней политики. Хотя на самом деле основной целью для Путина была политика внутренняя.
Бастионы, катапульты и воображение
До Послания-2018 ключевым сообщением России была идея осажденной крепости, обиженной на невнимание и даже унижения со стороны «окруживших». Ужесточение внутренней политики в такой «крепости» — это, в соответствии с аналогией, поиск и ликвидация прорех в фортификациях, выявление агентов влияния агрессоров и консолидация духа обороняющихся (для особо дотошных — поиск ахиллесовой пяты; впрочем, Трою это не спасло, как известно). Эта концепция, приправленная идеями духовного превосходства, странно противоречила существенной зависимости страны как от экспорта добываемых в России энергоносителей, так и такой же, если не большей, зависимости страны от импорта сложных продуктов и технологий. Обращаясь к образам Гомера, это как если бы Троя зарабатывала, продавая зерно ахейцам, одновременно полностью завися от поставок, скажем, оперения для стрел из Греции).
Сказанное Путиным в Послании — это, прежде всего, пересмотр концепции «осажденной крепости» (и это изменение прекрасно считали и в Вашингтоне, и в европейских столицах). «Крепость» перешла от обороны своих рубежей к — пока — словесной агрессии; если бы Путин ограничился только демонстрацией оружия, его риторику можно было бы списать на личное увлечение ядерными погремушками. Но президент России, ведомый то ли собственными инстинктами, то ли советами невменяемых пиарщиков, идет дальше и буквально заявляет, что готов превратить в пепел остальной мир, «если в нем нет России».
Как я уже сказал выше, в политической линии Кремля значительную роль играет воображаемый Запад, синтезированный из голливудских фильмов, спекулятивных сериалов типа «Карточный домик» и осовремененных бредней Н. Н. Яковлева (написавшего книгу «ЦРУ против СССР», на которой поколение Путина, безусловно, воспитывалось). Однако и «крепость», которую в своем воображении обороняет коллективный Путин, тоже воображаемая — только почвой для воображения служат совершенно другие книжки и фильмы. Не знаю, где Путин & Кo насмотрелись и начитались о доверчивом русском народе, который легко соблазнить и который не видит «правильного врага» (т. е. своего эксплуататора), но — и любой его текст тому доказательство — главные опасения как раз состоят в том, что опять поверит глупый русский сказкам о белом бычке США.
К сожалению, в современном коммуницированном мире нет такого понятия как «внутренняя пропаганда». Все, что Путин говорит для «домашнего потребления», не только попадает на Запад, но и становится предметом внимательного рассмотрения — точно так же, как и общественная реакция на эти «набросы», подлинная или выдуманная ВГТРК. И если четыре года назад, в крымско-донбасские времена, настоящий Запад был готов внимательно всматриваться в Россию и разбираться в том, насколько правдоподобен взрыв националистического самообожания, то сегодня все большее количество влиятельных аналитиков даже не обращаются к либеральной оговорке: «Путин — это Путин, русские в целом — это не Путин».
Игра в осажденную крепость, готовую пожертвовать всем — в том числе и собой — лишь бы доказать миру, что «вы не правы», как была, так и остается опасной и бессмысленной игрой. История иронично подбрасывает множество вариантов развития этой линии — где есть и последние защитники бастионов, переломившие ход истории, и отсталые варвары, покорившие Рим, и наездники на верблюдах, поглотившие остатки античной цивилизации. Однако XXI век — не Средневековье и не античность; конкурирующие цивилизации не только разобрались с проблемами кочевников и построили стены, неприступные и вожделенные. В информационную эпоху выигрыш достигается не на кровавых полях сражений, а там, где тебя объявит победителем CNN (поэтому неудивительно, что слова Путина о супероружии больше всего из американских каналов заинтересовали именно их), и где у тебя будет большой, простой и жирный контракт с «официальным вещателем маленькой/большой войны, нужное вписать».