Хуси райот. Как преследуемое меньшинство стало региональной угрозой на Ближнем Востоке

Власти так называемого Исламского государства беспощадно расправлялись с теми, кого подозревали в гомосексуальной ориентации. Их приговаривали к побиванию камнями, но чаще подвергали относительно более гуманной казни — выводили на крышу высокого здания и сбрасывали вниз. Несколько секунд кромешного ужаса, зато потом — мгновенная смерть. И боли-то толком не успеешь ощутить, а уже все — счастливое вечное забвение. Йеменские хуситы не признают такого гуманизма. У них любого заподозренного в гомосексуальности приговаривают к побиванию, а то и к самому долгому и мучительному смертному истязанию — распятию на кресте.

Вот Amnesty International сообщает, что в городе Дамар недавно были приговорены к смерти девять геев: из них семеро — к побиванию камнями, а двое — вызвавших, видимо, особенный гнев судьи — к распятию. Еще 23 человека приговорены там же к длительным срокам тюремного заключения за «аморальное поведение». Между тем условия в хуситских тюрьмах таковы, что эти 23 могут позавидовать казненным.

AFP, в свою очередь, сообщает, что в городе Ибб за гомосексуальную ориентацию к смерти были приговорены 13 студентов. Но это лишь отдельные случаи, фрагменты картины, остающейся невидимой миру, верхушка айсберга. Подобные приговоры выносятся и во всех других контролируемых хуситами городах, в том числе в Сане, Ходейде и Таизе. Очевидно, что речь идет о полномасштабной кампании по искоренению «содомского греха», осуществляемой по требованию Высшего политического совета и, скорее всего, с одобрения авторитарного властителя Абдул-Малика аль-Хуси. Причем для обвинения иногда оказывается достаточно анонимного доноса.

При власти хуситов вообще пресекаются любые проявления инакомыслия. Силовые ведомства жестко подавляют протесты. Арестам и пыткам регулярно подвергаются активисты и журналисты. Во всех министерствах и ведомствах сидят хуситские комиссары, подчиняющие административную систему управления своим политическим целям. В стране культивируется атмосфера страха, принуждающая к покорности. Пышным цветом цветет доносительство, люди стали бояться соседей и все чаще говорят шепотом. В общем, хуситы вполне успешно выстраивают в Йемене полицейское государство.

Кто такие хуситы

Но кто они такие, откуда взялись? Хуситы — это не национальность, не название племени или религиозной общины. Они — последователи и покорные исполнители воли семейства аль-Хуси из племенного союза Бану Хамдан, с давних времен обитавшего в северо-западной провинции Саада. Семья эта сумела оседлать протесты тамошнего населения, долгое время подвергавшегося дискриминации при прежних правителях Йемена. То есть это история о том, как угнетаемые превратились в угнетателей.

Хуситы происходят из шиитов-зейдитов, составляющих около трети населения страны. Но далеко не все зейдиты поддерживают аль-Хуси, а лишь примерно половина. Для многих других зейдитов хуситы — самозванцы, мафия, узурпировавшая власть и при этом порвавшая с важнейшими зейдитскими традициями, грубо их исказившая ради своих корыстных целей. Но и об этом говорить теперь можно только шепотом, иначе донесут.

То есть захвативший власть на большей территории Йемена режим представляет примерно 15 процентов йеменцев, но при этом диктует свою волю всем остальным. Впрочем, история знает немало примеров, когда меньшинство, если оно действует решительно, самоотверженно и, главное, беспощадно, получает неограниченную власть над всем населением. Достаточно вспомнить большевиков.

Два года в Йемене

Когда в начале 80-х годов прошлого века я собирался в длительную командировку в Северный Йемен, друзья-арабисты — те, кому довелось взглянуть на страну хотя бы мельком, — в один голос говорили, что могут только позавидовать: вот уж где настоящие арабы, истинные, неиспорченные истоки арабской культуры и первозданный арабский язык.

То, что я увидел в столице страны Сане, оказалось удивительнее всего, что я мог ожидать. Нечто чрезвычайно любопытное, интересное, но в то же время до шока чужеродное. За почти два года, что я там проработал, я так и не смог до конца адаптироваться: нельзя безболезненно перенестись в натуральное средневековье, возникает нечто вроде культурной «кессонной болезни». У некоторых она постепенно проходила, но я так и не вылечился, у меня эта странная среда вызывала отторжение, смешанное с непреходящим изумлением. Но, как ни странно, и с уважением тоже. Все же это была аутентичная, настоящая и по-своему великая средневековая цивилизация.

Одна архитектура чего стоила! Высоченные, под тридцать метров глиняные дома с красивыми белыми узорами из известняка, которые называют «первыми в мире небоскребами» — ведь некоторые из них были сооружены сто, двести, а то и триста лет назад. Глина эта особая, специальным образом высушенная на солнце и потому удивительно прочная. Ни ветер, ни землетрясения не смогли эти небоскребы разрушить.

Йеменки, слывущие главными красавицами арабского мира, ходят все в черном, одетые в разновидность хиджаба, именую никабом, то есть с закрытыми лицами, с узкой щелкой для глаз, а потому о редкой красоте можно было только догадываться. Впрочем, пару раз случалось, что на узкой улочке шедшая навстречу девушка на секунду снимала маску и даже подмигивала.

Мужчины же носят белые балахоны-дишдаши — крайне удобная форма одежды в жарком климате. А на поясе, как правило, красуется джамбия — страшный кривой кинжал, оружие и украшение одновременно, символ и фетиш, передаваемый от отца к сыну. Чем богаче и знатнее род, тем сложнее и изысканнее узоры на ножнах. Род, семья, племя и родовая честь — это главное, что определяет поведение и достаточно сложные отношения между людьми. Да еще тридцатипроцентная нехватка кислорода в высокогорной Сане странно действует на мозг — неудивительно, что с психикой начинает твориться что-то эдакое. По ночам уже начинаешь видеть то же, что и днем: мелькание глиняных небоскребов, черных женских никабов и белых дишдашей мужчин. То узкие улочки, то дикие пустыри — нет привычных знаков современной жизни. Странные манеры говорить и двигаться, странные, непостижимые неписаные законы. Привыкнуть к этому невозможно или, по крайней мере, очень сложно.

Ближе всех к этому идеалу продвинулся выдающийся советский арабист Петр Грязневич, глубоко освоивший йеменскую культуру, нравы и психологию, равно как и местный диалект арабского, удивительно близкий к классическому — кораническому. Про Грязневича говорили, что он стал больше йеменцем, чем сами йеменцы. Даже в своей питерской квартире ходил в дишдаше. Но некоторые общие знакомые крутили пальцем у виска: дескать, может быть, он и гений, но так глубоко проникнуться средневековым менталитетом — значит немного сойти с ума, по крайней мере, с точки зрения современного европейца.

Те, кто защищает бесчеловечную практику хуситов, говорят о том, что Йемен никогда в своей истории не знал ничего похожего на демократию и уважение прав человека. И я живой свидетель того, что это правда. Критерии современного европейского общества и его ценности никак не сочетались с местным феодально-племенным укладом. Но то традиционное общество, которое существовало там во второй половине прошлого столетия, было сбалансированным, стабильным и даже относительно гуманным. Страна была нищей, но массового голода или нехватки питьевой воды все же не было. Да, это было отнюдь не правовое государство — какое там! — но все же там действовали законы, в большинстве случаев не допускавшие произвола.

Ожившее Средневековье

Сильным фактором была не до конца понятная нам средневековая этика и своего рода общественное мнение: племенные кланы могли защитить своих членов от беззакония. Нельзя было по капризу убивать, нельзя было оставлять детей голодными или проявлять открытую жестокость к женщинам. Существовало некое понятие справедливости и соразмерности. Если вы не собирались бодаться с властью, то и власть вас оставляла в покое и даже была готова обеспечить (или попытаться обеспечить) вам безопасность и возможность кормить себя и свою семью.

При этом политическая система носила авторитарный характер, президент Али Абдалла Салех практически был диктатором, но не абсолютным: он все же вынужден был до некоторой степени считаться с этим самым средневековым, племенным общественным мнением. Парламент никоим образом не был местом для дискуссий, но все же существовала некая независимость шариатского суда (всё при том же условии, что вы не собирались судиться с высшей властью).

В сухом остатке: можно было спокойно ездить по стране — правда, избегая районов, где господствовали диковатые и гордые независимые племена, там вас запросто могли взять в заложники. Но в остальных местах можно было ходить, не оглядываясь, говорить, не понижая голоса, непринужденно общаться с местными жителями, которым экзотический иностранец был в новинку, вызывал искренний и, как правило, доброжелательный интерес. Какой разительный контраст со многими другими арабскими странами, особенно с Ираком, где я провел три года и где каждую минуту надо было ждать провокации местных спецслужб, поэтому приходилось всегда и всюду держать рот на замке. А уж о свободном общении с иракцами не могло быть и речи — это было смертельно опасно прежде всего для них самих.

Короче говоря, в Йемене не было атмосферы всеобщего давящего, липкого страха, подобной той, что устроил в Ираке Саддам, или той, которую сейчас создают в стране хуситы. Правительство Салеха, не отказываясь от экономического сотрудничества с СССР, все же ориентировалось на США и другие западные страны, поддерживавшие Сану в качестве противовеса советскому влиянию. СССР же превратил Южный Йемен в свой полупротекторат. Там якобы строили подобие социализма и соответственно никак не могли решить проблему хронического дефицита товаров, в то время как на Севере риал свободно обменивался на любые западные валюты и царило вполне капиталистическое изобилие.

Временный триумф суннитов

В те годы привилегированной религиозной общиной страны были мусульмане-сунниты. В сентябре 1962 года они оттеснили от власти шиитов-зейдитов в результате военного переворота, официально называвшегося революцией. А до того на протяжении более тысячи лет это было шиитское государство, имамат. Редчайший, уникальный случай в арабском мире. Но к началу 1960-х годов сунниты уже составляли большинство населения. Именно они представляли нарождающуюся мелкую буржуазию и своего рода средний городской класс, они же занимали господствующее положение в армии. Поэтому переход к ним власти казался неизбежным и даже прогрессивным явлением. Зейдиты остались большинством лишь в горных районах на севере, прежде всего в провинции Саада на границе с Саудовской Аравией.

При этом зейдиты как таковые считались весьма относительными шиитами, их догматика и ритуалы настолько разительно отличались от иранских, что аятоллам трудно было считать их единоверцами. Важнейшее различие — зейдиты не признавали иранского мистицизма с его верой в скрытого имама, мессию, который должен явиться и победить лжепророка даджаля и всех врагов ислама, устроив справедливое правление на всей земле. Не признавали они и власти аятолл. И вообще зейдитское богословие считалось весьма терпимым и либеральным, в некоторых отношениях — наследником теологии мутазилитов, веривших в свободу воли и считавших разум критерием веры. С ними когда-то связывались несбывшиеся надежды на эпоху возрождения и просвещения в исламском мире.

То, что хуситы сегодня взяли беспрекословную ориентацию на Тегеран, сделались лояльными союзниками аятолл, классические зейдитские богословы считают ересью и предательством. Теперь в Сане и других контролируемых хуситами городах развешаны зеленые флаги, копии тех, что красуются в Иране. Висят и портреты Хомейни, а также убитого американцами командующего важнейшим подразделением Корпуса стражей исламской революции Касема Солеймани. И везде, и всюду лозунг, почти дословно совпадающий с иранским: «Аллах велик! Смерть США, смерть Израилю, проклятие евреям, ислам победит!»

Во второй половине ХХ века зейдиты считались в Северном Йемене людьми второго сорта. Суннитские власти третировали их, говорили о них с нескрываемым презрением как о «полуграмотных тупых крестьянах». Без сомнения, они подвергались дискриминации везде, кроме Саады, где составляли явное большинство и где присланные из Саны наместники обладали лишь номинальной властью. Здесь хозяйничали старейшины Бану Хамдан, а реальные рычаги самоуправления находились в руках нескольких зейдитских семей. Одним из самых влиятельных было семейство аль-Хуси. Мужчины этого рода издревле претендовали на звание «сейид», означающее, что они прямые потомки пророка Мухаммеда. Главой клана в конце ХХ века был уважаемый богослов сейид Бадруддин, у которого было восемь сыновей — они-то и стали сердцевиной и движущей силой хуситского движения.

Возвращение хуситов

Самым пламенным революционером, йеменским Лениным стал Хусейн аль-Хуси. Его богословская квалификация казалась сомнительной. Но недостаток знаний он более чем восполнял харизмой, фанатичной уверенностью в своей избранности, бесстрашием и беспощадностью к врагам. Обладая ярко выраженными вождистскими качествами, он обещал зейдитам сладкую месть за десятилетия угнетения и дискриминации и возвращение власти над всем Йеменом, а также освобождение страны от «проклятых неверных», которые, по его мнению, превратили Али Абдаллу Салеха в свою марионетку. Хусейн организовал целую серию восстаний, которые расшатали центральную суннитскую власть, создал мощное вооруженное формирование, именующееся «Ансарулла» («Отряды Аллаха»). Для президента Салеха он стал главным и самым опасным врагом, на него шла массированная охота, за его голову были обещаны премии в десятки тысяч долларов — колоссальные деньги по йеменским понятиям. В конце концов бесстрашный Хусейн угодил в ловушку и был убит.

Но на смену «Ленину» должен был прийти местный «Сталин» — им оказался один из братьев Хусейна Абдул-Малик аль-Хуси (революционный псевдоним Абу Джибрил). Именно он сейчас железной рукой правит большей частью Северного Йемена, возглавляя кампанию массовых репрессий и идеологической индоктринации. В школах на стенах висят его портреты, учеников заставляют учить факты его и Хусейна героической биографии и, конечно, по много раз в день скандировать все тот же главный лозунг: «Аллах велик! Смерть США, смерть Израилю, проклятие евреям, ислам победит!»

Претензии хуситов на роль самоотверженного защитника всех мусульман и, в частности, палестинцев, их готовность насмерть биться с Западом, перекрывая международное судоходство в Красном море, — все это направлено прежде всего на внутрийеменскую аудиторию. Они помнят, что представляют абсолютное меньшинство, что им надо победить в борьбе за умы и сердца впечатлительной молодежи, в том числе суннитской. И отчасти им это удается. Но есть у этого спектакля и второй важный зритель: тегеранские аятоллы. Хуситы получают от Ирана — в основном через ливанскую «Хезболлу» — оружие, дроны, ракеты, финансовую и прочую поддержку.

Но, вероятно, хуситам даже с иранской помощью не удалось бы завладеть Саной и другими главными городами в суннитских районах, если бы не история с бывшим президентом Салехом. В 2012 году, после десятилетий единоличного правления и на фоне массовых протестов «арабской весны», а также под давлением Саудовской Аравии он вынужден был уйти в отставку. Он затаил обиду и ради возвращения к власти пошел на заключение союза со своими злейшими врагами — хуситами. Его поддержала часть армии, и в результате этот странный, невозможный альянс сумел захватить и столицу, и другие города. Салех думал, что он использует хуситов, а потом с ними разберется. Но вышло наоборот. Абдул-Малик подтвердил свое вполне сталинское коварство — в 2017 году хуситы убили Салеха. Потеряв своего лидера, солдаты растерялись: часть разбежалась, а часть даже решила перейти на сторону победителей.

Саудовская Аравия, встревоженная перспективой появления иранского сателлита у своих границ, сколотила коалицию, в которую вошли также Бахрейн, Египет, Иордания, Катар, Кувейт, Марокко, ОАЭ и Пакистан. Но активно воевать на земле, неся потери, эти государства не хотели, а потому избрали путь интенсивных бомбежек хуситских позиций с воздуха. Эта авиационная война продолжалась почти семь лет. Бомбы и ракеты часто попадали не туда, уничтожая или повреждая не только объекты инфраструктуры, но и школы и больницы. Погибло множество мирных жителей. В конце концов саудиты и их союзники отступили, поняв, что таким образом целей войны не достичь. Хуситы великолепно использовали бомбежки в своих пропагандистских целях, сумев сплотить вокруг себя значительную часть населения, возмущенного иностранным вмешательством и неразборчивой жестокостью интервентов.

И хотя бомбежки давно прекратились, хуситская власть до сих пор объясняет массовый голод, острую нехватку питьевой воды, мусор на улицах, частое отсутствие топлива и электричества последствиями тех бомбежек, перекладывая всю вину за разруху на саудовскую коалицию. И значительная часть населения им верит. А тут еще новая власть оказалась чуть ли не главным защитником палестинцев после вторжения боевиков ХАМАС в Израиль 7 октября 2023 года. Причем и Запад кажется неспособным справиться с хуситами, которые грозят парализовать свободу международного судоходства и тем самым обречь мир на очередной экономический кризис. У многих йеменцев это вызывает невольное восхищение, а Тегеран и «Хезболла» аплодируют и обещают нарастить за это свою поддержку.

Но сами хуситы понимают, что не способны самостоятельно управлять государством и решать проблемы транспорта и снабжения, энергообеспечения и так далее. У них элементарно нет грамотных кадров. Поэтому вслед за большевиками они сделали ставку на временное использование старорежимных спецов на всех уровнях управления. Реальная власть остается в руках узкого круга — семьи аль-Хуси, родственников и друзей. (Так, номинальный глава высшего политического совета президент Махди аль-Машат — ближайший друг детства Абдул-Малика аль-Хуси.) Но уже премьер-министр Абдель Азиз Хабтур и ключевые члены его кабинета — технократы, доставшиеся в наследство от прежнего режима. Можно, впрочем, не сомневаться: укрепив свою власть, хуситы от спецов избавятся. Мавры сделают свое дело, и мавры уйдут. Вернее, их уйдут. Или физически ликвидируют, если так будет угодно Абдул-Малику.

Правда, хуситская власть пока еще не зацементированный монолит. На роль местного «Троцкого», кажется, мог бы претендовать старший брат Абдул-Малика Яхья, который долгие годы прожил на Западе, в основном в Германии. Он позволяет себе резко и иногда даже публично критиковать политику брата и его сподвижников. У многих в Йемене вызвало горячий отклик его выступление с разоблачениями коррупции в ведомстве, занимающемся распределением международной помощи. Из-за воровства и разгильдяйства на складах ведомства часто портится продовольствие. Причем чиновники взяли обыкновение винить в этом продовольственную программу ООН — дескать, это бездушные неверные поставляют гниль. Между тем чуть ли не 80 процентов йеменцев без международной помощи обречены на голод, а многие даже на голодную смерть. Яхья выступил также в защиту пенсионеров, когда хуситские удалые бойцы совершили налет на пенсионное ведомство, похитив находившиеся там народные накопления.

Не знаю, сколько еще суждено прожить Яхье и другим критикам режима. В обстановке массовых арестов, внесудебных казней и поощрения доносительства страх становится главным и непобедимым инструментом.

Происходящее знаменует новую эпоху — создание диктаторской власти, прикрывающейся надуманной идеей возвращения к «истинному», «чистому» исламу средних веков. Но ведь и в России, например, авторитарная власть претендует на роль защитника старинных устоев и скреп, да и Дональд Трамп выступает лидером движения, стремящегося повернуть часы истории вспять. Так что йеменские хуситы, что называется, «в тренде».