Общество фиги в кармане. Как концерты и фестивали стали одновременно инструментом пропаганды и способом выразить диссидентство

В этом году VK Fest — open-air одноименной социальной сети, который уже пятое лето проходит в Санкт-Петербурге, на берегу Финского залива — значительно расширился. Теперь он состоится также в Уфе, Красноярске, Сочи и Москве. Фестиваль позиционирует себя как «место притяжения блогеров, популярных артистов, меломанов, гиков и просто любителей активного отдыха». «ВКонтакте» — наиболее лоялистская Кремлю социальная сеть, но даже среди поклонников фестиваля (о чем свидетельствует активная полемика) нашлись те, кто сегодня задаются вопросом, этично ли ходить на мероприятие, в котором участвуют Z-исполнители? Пишут, например, такое (из соображений безопасности обойдемся без ссылок): «О, раньше приходилось искать тех [музыкантов], кто зэтанул, а теперь весь список под рукой».

Этот вопрос — этично или нет? — возникает теперь перед каждым заметным культурным мероприятием в России. В случае с недавней весенней ярмаркой Non/fiction расклад немного сложнее: в рамках форума присутствовали как откровенные Z-авторы, так и явные противники войны и диктатуры (например, на нынешней ярмарке было представлено много книг об истории диссидентства — и это, конечно, фига в кармане).

Похожая стратегия была опробована еще на книжном фестивале «Красная площадь», которому в этом году исполняется 10 лет. В 2014 году он воспринимался как попытка Кремля улучшить свой имидж («книги вместо парада, вместо военной техники» — так читался по крайней мере этот посыл). Примерно тогда сложился канон «мирного сосуществования двух систем» (перефразируя Сахарова): оппозиционной части общества и власти — в обертке общепримиряющей культуры. Оппозиция тогда считала, что нужно бороться за каждый клочок свободного пространства, и не смущало даже то, что «это придумал Кремль»; с другой стороны, подобное «мирное соревнование» придавало остроты обычно скучному официозу — тем самым привлекая внимание публики. «Донбасс» на сцене фестиваля тогда тоже присутствовал, но выглядел маргинально: ибо — поскольку тут включался простой принцип конкуренции — по количеству участников и посетителей это мероприятие явно проигрывало остальным, конвенциональным.

Так удобно было размышлять, конечно, до 2022 года — что «общество, конкуренция всё сами расставят на свои места»; после 24 февраля всё изменилось. Прежние попытки «гуманизации Кремля» сегодня выглядят циничной операцией прикрытия. Начавшиеся одновременно с агрессией репрессии в отношении нелояльных деятелей культуры (потому что «мы вынуждены теперь считаться с законами военного времени» — объяснял пресс-секретарь Песков действия Кремля) прошли под лозунгом «широких чисток от либеральной заразы».

В августе 2022 года в Госдуме прошло заседание «группы по расследованию антироссийской деятельности (ГРАД) в сфере культуры», созданной по инициативе партии «Справедливая Россия — За правду». Задачу-максимум члены инициативной группы формулировали так: заменить либеральную элиту на патриотическую; «чистить придется глубоко», признавали они — ибо за 30 лет либерализм пустил глубокие корни в культуре, на кафедрах и развлекательных площадках. Репрессии против культуры в России и сегодня вполне можно рассматривать в рамках реализации этой концепции чисток — когда изгоняется всё более-менее дышащее и живое, если оно даже просто молчит по поводу «спецоперации».

Однако спустя два года после начала войны мы наблюдаем удивительное явление: концепция «пусть расцветают все цветы» отчасти возвращается. Фестиваль VK курируется (по неофициальной информации) политическим крылом администрации президента, которое сегодня — в противовес силовикам — считается более прагматично настроенным.

В случае с фестивалем и другими летними open-air´ами цель АП можно сформулировать так: формирование нового канона «развлечения тире равнодушия»; скорее всего, на этом фестивале не будет активных Z-проповедей (их хватает и в других местах). Фестиваль, тем не менее, выполняет другую важную функцию — он учит не замечать кошмара, не ощущать моральной катастрофы, человеческого дна, куда Россия скатывается на самом деле ежедневно и ежечасно после 24 февраля.

Приучая делать вид, что «жизнь не изменилась», фестиваль и другие ему подобные мероприятия призваны, собственно, изгнать прежнюю гуманистическую этику — заменив ее развлечением (то есть буквально глуша децибелами голос совести). Кстати, музыка во многих российских кафе обычно звучит с оглушающей громкостью — именно чтобы не дать посетителю ни на минуту оказаться наедине со своим внутренним я.

Итак, мы наблюдаем сегодня возвращение двух прежних концепций в отношении массовой аудитории («цветение всех цветов» и «развлечение в обмен на совесть»). С одной стороны, государство активно подгребает под себя всё, в том числе и молодежную культуру; с другой — парадоксальным образом опять вынуждено оставлять зазор для нейтралов, молчащих или затаистов (тех, кто затаился). «Немного приличия, немного безобразия и толстый слой равнодушия» — вот новая/старая тактика.

Сам по себе вопрос о том, прилично или нет посещать такие мероприятия или участвовать в них, с точки зрения универсальной, гуманистической этики сегодня кажется неуместным. Если преступные действия совершает государство от лица всех своих граждан (подавляющего большинства), то любое участие в мероприятии, организованном таким государством, автоматически считается «неприличным». С другой стороны, государство в России сегодня стремится к тотальному присутствию и контролю за всем — в музыке, стихосложении и других стихиях, как говорится. В этом смысле свободного, независимого пространства в России будет с каждым годом всё меньше. Относительно независимыми остаются сегодня, по сути, только мероприятия на клубном или домашнем уровне. Вполне возможно, что через пару лет и это станет невозможным; в конце концов мы знаем, что и на домашние выставки уже приходит с обысками полиция.

Такова тенденция.

Но здесь важно другое. Сама постановка вопроса сегодня в России о том, прилично или неприлично посещать то или иное мероприятие, говорит нам о нескольких важных вещах.

Можно сказать, что российское гражданское общество (по крайней мере в крупных городах) за два года «спецоперации» подобно птице Фениксу возродилось из пепла. Многочисленные структурные прорехи и лакуны затянулись — на место уехавших пришли новые бойцы; произошла таким образом регенерация гражданского общества. Правда, теперь это общество по большей части молчит или совершает символические действия (за исключением героических одиночек, которые выходят до сих пор на площадь с плакатами — и получают свои гарантированные 15 суток или что еще похуже). Гражданское общество затаилось — но при этом не скрывает фиги в кармане. Очередь на Надеждина и очереди для прощания с Навальным (а также очереди к избирательным участкам в качестве флешмоба в рамках последней стратегии, предложенной Навальным) говорят о том, что «общество фиги в кармане» осталось в сопоставимом с довоенным уровнем количестве.

Решение куда-то «не ходить» (не участвовать, не состоять по этическим соображениям во всём, что связано с государством) — это пассивная форма сопротивления, по сути диссидентская. Это сопротивление ничего не дает политически. Но имеет, однако, символический эффект. Недавно политолог Кирилл Рогов заметил: «В перестройку было гораздо сложнее с гражданским обществом, чем сейчас». На мой удивленный взгляд Рогов пояснил, загадочно улыбаясь: «Тогда было ничто — а теперь стало нечто». Он имел в виду, что за 30 лет в постсоветской России сложилась какая-никакая традиция свободы и гражданского активизма — и совсем ее изгнать не получится. Сегодняшнее «гражданское общество Судного дня», «общество у последней черты» — тем не менее есть потенциальное нечто.

Одним из подтверждений этого как раз и является возникающий сегодня у граждан вопрос «этично ли?». В чем смысл пассивного сопротивления? Это борьба за канон. За норму. За самое понятие свободы — в качестве общественной нормы. В СССР нельзя было быть несогласным — такая опция попросту не была предусмотрена. А теперь она есть, и это факт, с которым вынуждена считаться, например, АП. Таким образом план по изгнанию под шумок войны самой идеи свободы — хотя бы и в качестве абстракции — пока не реализован.

В Кремле, естественно, всё это понимают; и дальше у него есть, грубо говоря, два пути. Либо переходить к действительно массовым, а не точечным репрессиям — чтобы изгнать именно уже саму идею свободомыслия (именно это и является идефиксом Кремля в войне с Украиной — уничтожить саму идею свободы на постсоветском пространстве, даже в качестве соблазна). Либо — и это демонстрирует нам VK Fest или Non/fiction — придется опять «учитывать» несогласных. Именно заигрывая с ними, Кремль устраивает или «не мешает» сегодня мероприятиям отстраненного или неидеологического толка.

АП делает это не из гуманизма, а из двух вполне конкретных соображений. Они опираются, вероятно, на внутренние социологические опросы, по которым количество не согласных с политикой Кремля в России по-прежнему нельзя при всём желании назвать маргинальным; а стало быть, в радикальном варианте борьбы с заразой «выжигать» придется опять целые сословия и классы (как это было в 1930-е годы). Другое соображение состоит в том, что государство, давя всё несогласное, будет неизбежно вытеснять таких людей в подполье и андеграунд. Для обычного россиянина, между прочим, существование в подполье — в своем роде привычная практика (от Достоевского с его «Записками из подполья» до народного героя Штирлица — богатый культурный опыт). Штирлицем в России может быть каждый.

Мы уже знаем, что силовики любят придумать фантастические экстремистские «сети» — для собственной отчетности — не умея при этом распознавать реальные угрозы (как с недавним терактом). Осознавая всё это, АП предпочитает пока что вернуться к старой довоенной тактике — мягкому контролю за несогласными, с некоторыми предусмотренными крышками для выпуска пара. В сильно урезанном, конечно, виде — по сравнению с довоенными свободами.

Собственно, у диктаторов вроде Путина сегодня остается последняя опция, причем ее военная составляющая совпадает с гражданской: переход к прямому ядерному шантажу Запада и к массовым репрессиям внутри страны. Мир у последней черты — но и диктаторы, однако, тоже. Диктаторы-популисты обладают хорошим чутьем на настроения масс. На ритм времени. И их чутье, возможно, подсказывает им, что тот фокус, который проходил в 20-м веке, в 21-м уже может не пройти.

Ничто, казалось бы, не мешает Кремлю повторить 1937 год или Карибский кризис — но есть некоторое опасение, что следующее закручивание гаек может сорвать резьбу. На месте задавленного российского гражданского общества — несмотря на все репрессии — всё равно остается «нечто»; и это неуловимое, но явное нечто, возможно, является тем внутренним аргументом, который удерживает диктатуры от последнего шага. Это к вопросу — «важно ли в России сегодня быть несогласным» — даже если они не совершают политических действий, открыто не демонстрируя несогласия?.. Ответ: важно. Очень важно. Критически важно.