Мнения
Вчера полиция провела обыск в квартире семьи Дель, из которой органы опеки ранее забрали десятерых детей. Как сообщил их адвокат, изъяты компьютер, флеш-карты, документы на квартиру и ремни от детских штанов. Обыск проводился якобы в рамках уголовного дела, которое заведено в отношении отца за побои, хотя адвокат Михаила Деля называет информацию об уголовном деле слухами - мол, уведомления о возбуждении дела приемный отец не получал. Психолог, сотрудник фонда «Культура детства» Вячеслав Москвичев уверен, что изъятие детей без необходимой экспертизы было незаконным и вредным для них, но органы опеки оказались заложниками действующего законодательства. Пока закон не изменят, такие ситуации могут повторяться снова и снова.
С психологической точки зрения очевидно, что резкие действия, которые разрушают течение жизни семьи и детей – это травма или, по крайней мере, травмоопасная ситуация. Я допускаю, что в семье Дель имели место физические наказания. Однако тот факт, что в течение многих лет это не имело серьезных последствий (никто не попал в травмпункт, например), показывает, что время на экспертизу было - если бы данная ситуация продлилась чуть дольше, вряд ли она бы привела к более острым последствиям.
С юридической точки зрения это изъятие было незаконным, поскольку его осуществили по акту о безнадзорности. У МВД есть собственная трактовка этого акта, но она мне кажется очень скользкой. И, конечно, «безнадзорность» при реальных родителях, которые сейчас находятся в квартире, – это абсурд.
Фраза «независимая комиссия экспертов установила», тоже нуждается в уточнении. С одной стороны, в ней действительно есть люди, которые не входят в департамент, это представители общественных организаций, в том числе той, с которой я сотрудничал, «Волонтеры в помощь детям-сиротам», и у меня нет оснований не доверять этим специалистам. С другой стороны, это не была экспертиза, и об этом говорят все ее участники. Экспертизу невозможно провести в таких условиях в такие сроки. Какое решение приняла эта комиссия – это тоже очень тонкий вопрос.
Приглашенные психологи сообщили, что нельзя сразу возвращать детей, но это не значит, что их нельзя вообще возвращать и что с семьей нельзя работать. Кстати, это не значит и того, что их надо было вообще изымать.
У всех детей есть особенность: в какой-то момент более актуальными для них становятся те или иные потребности или желания, и под влиянием этих потребностей формируется реальность и подбираются факты. И я вполне допускаю, что физическое насилие против них осуществлялось. Оно практикуется в большей части семей, и приемные семьи в этом отношении не исключение, особенно когда детей так много. Вообще практика физических наказаний слишком широко распространена в нашей стране, поэтому я не могу с уверенностью сказать, что в семье Дель этого не было. Однако это не исключает того, что были и другие моменты в жизни и отношениях детей и родителей, а именно - проявления заботы.
Я 10 лет работал в приюте, встречаюсь, в том числе, с изъятием детей, основном, из кровных семей. Дети, попавшие в ситуацию очень жесткого очевидного насилия, в том числе, с травмами, и признающие это насилие, боятся родителей. Но через какое-то время дети вспоминают и другие истории и рассказывают о светлых моментах, и это дает нам основания для того, чтобы начинать работу с семьями и возвращать детей домой.
Доверительные отношения со взрослыми у этих детей уже пострадали, тем более, что эти дети уже были ранее изъяты или отвергнуты в кровной семье
В этой ситуации, когда ребенок прошел через социальные институты, установление и разрушение отношений – все значительно сложнее. Эти доверительные отношения со взрослыми у этих детей уже пострадали, тем более, что эти дети уже были ранее изъяты или отвергнуты в кровной семье. Отношения брошенных детей со взрослыми всегда основаны на постоянном сомнении в их надежности, готовности к разрыву, который может произойти в любую минуту. Когда на эти сомнения накладываются опасные действия, это подтверждает историю, которая уже происходила с детьми: «снова то же самое». Именно поэтому с ними нужно быть значительно более осторожным, бережным и аккуратным, чего, к сожалению, в данном случае не произошло.
Если на сигнал о насилии реагировать аккуратно, заботясь и о пространстве детей, и о пространстве родителей, начать проверку, привлечь психологов для проведения в том числе, диагностики и экспертизы, то, возможно, изъятие все равно произошло бы, но не коснулись бы всех детей. Возможно, что в отношении всех детей удалось бы найти баланс и оказать помощь семье, что гарантировало бы изменение поведения родителей, изменение наказания или прекращение наказания без процедуры изъятия.
Когда поступает сигнал о побоях, его несомненно нужно проверять, первое, что нужно сделать – это обезопасить ребенка, чтобы эти сигналы прекратились. Важно помнить, что это некоторое предположение, гипотеза, этот сигнал не должен звучать, как обвинение.
Я с 1998 года занимался социальной работой в кризисных ситуациях, мы работали по сигналу от комиссий по правам несовершеннолетних или органов опеки. Мы предлагали родителям сотрудничество, а это очень тонкая работа - мы сообщаем, что есть такая информация, но мы не утверждаем, что так оно и есть. В этот момент у нас возникает возможность увидеть более широкую картину и в том числе помочь родителям изменить свое взаимодействие с детьми. Чаще всего, вне зависимости от контекста, физическое насилие - это не то, что родители хотят применять в отношении детей. Они используют наказания как инструмент, часто когда не видят другой возможности.
Началась война, поляризация сторон, а наша система и государство не умеют делать шаг назад
Большая сложность в ситуации Дель в том, что началась война, поляризация сторон, а наша система и государство не умеют делать шаг назад. Уже возбуждены уголовные дела в отношении опеки - за халатность, а не за превышение должностных полномочий, я бы хотел на это обратить внимание. Получается, что по мнению с
Следственного комитета опека должна была действовать жестко раньше, а сейчас она не слишком жестко действовала – это тоже важный нюанс.
Вне зависимости от того, было там насилие или нет, родители поставлены в ситуацию заложников. Они должны идти до конца и представлять из себя идеальных почти святых, что сейчас и делается, это один из полюсов. И второй полюс, который сейчас идет со стороны департамента, – что родители чудовища. Я в своей практике не встречал ни святых, ни чудовищ. Это обычные ситуации, которые возникают в любой семье. И вопрос не в том, есть ли насилие в этой семье, а в том, что теперь делать. Отыграть ситуацию назад сейчас практически невозможно, и начать оказывать помощь семье тоже очень затруднительно.
Я очень рад, что сейчас хотя бы в отношении тех детей, которые освобождены, приняты достаточно взвешенные решения, они вернулись в семью, и у них есть возможность восстанавливать связи. В отношении 8 других детей был сразу разорван договор опеки, действительно, департамент имеет право разрывать его просто по решению одной из сторон, и этого достаточно, даже не нужно никаких оснований, и департамент этим воспользовался.
С другой стороны, представим теоретически, что ребенок действительно подвергался насилию и боялся этого насилия, и сейчас он почувствовал освобождение от своего страха. Когда возник весь этот шум, можно было взять и просто вернуть детей в семью. Но представьте себе положение этого ребенка, который только что получил шанс освободиться от этого страха, и тут он возвращается в эту ситуацию, и для него это еще одно подтверждение, что его мнение не значимо, и что никто его не защитит. Это тоже очень опасный прецедент.
Органы опеки тоже заложники ситуации и законодательства.
Я не могу судить об ошибках семьи Дель, но они сейчас заложники ситуации. Органы опеки тоже заложники ситуации и законодательства. У нас есть семейный кодекс, согласно которому возможно законное изъятие. В течение трех дней после него органы опеки должны подать в прокуратуру заявление о лишении родительских прав, и через 7 дней они должны выйти с иском в суд о лишении родительских прав, и другой возможности не предусмотрено. То есть, если происходит изъятие людей в ситуации опасности, это означает, что должна начаться процедура лишения родительских прав. А временное изъятие, когда ситуация сейчас опасна, но это не значит, что она будет опасна всегда, не предусмотрено.
Опека всегда оказывается заложником, потому что если они не изымут детей и что-то произойдет, то виноваты оказываются они.
И у нас были уже не раз случаи, когда происходила гибель детей в семье, и когда опека привлекалась к уголовному делу о халатности, это очень серьезное обвинение.
А если опека вмешивается, то опять-таки она попадает под удар общественности, особенно если это изъятие происходит не в проблемных, кризисных семьях, а, как в данном случае, в семье, включенной в сообщество.
И опека опять попадает под удар, и они тоже являются заложниками, и, я боюсь, что именно они окажутся крайними. И, честно говоря, это не очень полезная ситуация для защиты детей в общем. Поскольку в этот момент опека начинает действовать, не заботясь об интересах семьи или интересах ребенка, а главная забота о том, как бы сделать так, чтобы последствий было меньше для них самих.
Это непростая ситуация, в которой наша основная задача как специалистов – искать возможность для того, чтобы как-то быть полезным и детям, и родителям. Им сейчас была бы очень важна психологическая помощь, которая не включает экспертизу, прояснение, выяснение, а это именно поддержка, потому что для них это тоже травма и разрушение всего уклада жизни.
Это то, что очень сложно вернуть, это потеря. И, к сожалению, сейчас та поддержка, которая есть, – это их поддержка в образе героев, которые должны быть совершенны. А я не знаю, было ли насилие или нет, но я уверен, что ни один родитель, ни одна семья не совершенна, и соответствовать этому образу очень тяжело психологически.
В этой ситуации действительно стали подниматься вопросы об изменении регламента действий органов опеки в ситуации кризиса. И, дай бог, если это приведет к реальному изменению в этой сфере. Тем более эти регламенты, о необходимости их изменения и общественные организации, и профессионалы говорили очень давно. Возможно, история Дель станет последней каплей, которая сделает это необходимым.