Мнения
Даже те, кто не интересуется литературными новостями, раз в год узнают, кому из писателей досталась Нобелевская премия; даже те, кто не знают ни одного лауреата, скорее всего, уже слышали, что в этом году премия вручаться не будет. Такого не было 75 лет: в последний раз Нобелевскую премию по литературе не присуждали в 1943 году, из-за Второй мировой войны. В принципе, устав премии предполагает ситуацию, когда Шведская академия не находит достойного кандидата, и такое было один раз — в 1935 году (среди номинантов того года — Карел Чапек и Поль Валери). Но нынешний случай — небывалый: впервые премию не станут присуждать из-за кризиса в самой академии. Что случилось, разбирался поэт и литературный критик Лев Оборин.
История вкратце такова: некий близкий к Шведской академии человек, чье имя официально до сих пор не названо, был уличен в сексуальных домогательствах и в разглашении конфиденциальной информации. Имя подозреваемого — секрет Полишинеля: сейчас все знают, что речь идет о французском фотографе Жане-Клоде Арно, муже поэтессы-академика Катарины Фростенсон. Арно возглавлял стокгольмский культурный центр «Форум», который получал от академии финансирование. Здесь уже виден конфликт интересов. Но в прошлом ноябре, на волне движения #metoo, 18 женщин заявили, что Арно к ним приставал. Среди них Сара Даниус, в последние годы возглавлявшая Нобелевский комитет. Сообщается, что Арно лез с непристойными прикосновениями даже к шведской кронпринцессе Виктории. Кроме того, он будто бы сообщал заинтересованным лицам имена будущих лауреатов, в том числе недавних — Светланы Алексиевич и Боба Дилана. Нобелевская премия славится закрытостью: в течение 50 лет имена номинантов не разглашаются, и нарушение этого правила — серьезный удар по всей институции.
Арно отрицает все обвинения, Фростенсон встала на защиту мужа (бывший секретарь академии Петер Энглунд рассказывает, что на любые замечания в адрес Арно поэтесса реагирует «крайне агрессивно»). В результате несколько академиков не пожелали больше с ней работать. Трое, в том числе Энглунд, заявили, что отстраняются от дел академии — в том числе от обсуждения Нобелевских премий. Членство в Шведской академии — пожизненное, из нее нельзя просто выйти, но протестующие презрели это правило. Сара Даниус пыталась спасти ситуацию, но в итоге, столкнувшись с недоверием коллег, подала в отставку. Именно секретарь — лицо академии, именно секретарь в октябре выходит к журналистам с именем нового лауреата; Даниус выпало сделать это всего лишь три раза.
В конце апреля пошли слухи, что Нобелевской премии по литературе в этом году не будет. 4 апреля решение стало официальным. Нобелевский фонд — организация, следящая за исполнением завещания Альфреда Нобеля, — поддержал решение, выразив надежду, что в академии произойдут реформы, а премия станет более открытой. Теперь нужно ждать 2019 года: Шведская академия в обновленном составе присудит сразу две Нобелевских премии. Такое двойное награждение тоже уже случалось.
Конечно, все это разочаровывает многих: писателей, которые втайне мечтают проснуться от звонка из Стокгольма; букмекеров и игроков, которые, возможно, наживались на “сливах” Арно; издателей — ведь продажи нового нобелевского лауреата всегда подскакивают; просто любителей литературных новостей, как раз и создающих вокруг Нобелевской премии шум. Но перессорившееся жюри едва ли может сделать хороший выбор: в этом смысле решение Шведской академии — правильное. Больше чем за год до объявления очередного лауреата академия рассылает приглашения номинаторам, которых считает компетентными: литературоведам, председателям литературных союзов, другим нобелевским лауреатам. Уже сделанные номинации не должны никуда пропасть.
Дело не в самой паузе, а в том, что под натиском общества, которое все больше настаивает на открытости и все более нетерпимо к сексуальным домогательствам, пошатнулась большая культурная институция. Никто не назначал Нобелевскую премию главной литературной наградой мира: она сама стала таковой по факту истории награждений, репутации, шумихи — и, в конце концов, апломба и секретности, то есть тех особенностей, с которыми теперь придется расстаться. «„Старого доброго“ Нобеля уже не будет», — констатирует филолог и литературовед Павел Басинский. Он, впрочем, еще настроен благодушно: не будет старого - будет новый. Газета The Guardian считает, что ситуация непоправимо изменилась уже давно, а нынешний скандал это лишь закрепляет: «Когда премия была основана, казалось совершенно нормальным, что всю мировую литературу могут оценить стокгольмские академики, читавшие на четырех или пяти европейских языках, которые они считали языками цивилизации. Культурная и политическая власть Западной Европы с тех пор рухнула — как и идеал глобальной высокой культуры. Так что в этом довольно жалком фарсе стоит оплакивать именно мечту, а не репутацию академии».
Нобелевскую премию по литературе критиковали и демонизировали с момента ее появления — но, кажется, еще никогда общественное мнение не было так близко к тому, чтобы признать ее анахронизмом. Неужели для этого достаточно одного француза, который распускает руки?
The Guardian пишет о предвзятости и европоцентризме. В современном мире, настаивающем на мультикультурности, это становится непростительным грехом. Не далее как позавчера в The Washington Post появилась гневная статья американского писателя вьетнамского происхождения Вьет Тан Нгуена о «белом» и «мужском» западном каноне, который только выиграл бы, если бы в него допустили других авторов. Нобелевская премия за 117 (!) лет своего существования старалась выправить этот дисбаланс — но явно недостаточно. К примеру, только 14 ее лауреатов — женщины, при том что XX век не знал недостатка в выдающихся поэтессах и писательницах.
Вот, собственно, и еще один пункт критики: не дали тому, дали не тому, проглядели этого. Список великих писателей, которые могли бы получить премию и не получили, общеизвестен: Толстой, Ибсен, Твен, Золя, Джойс, Пруст, Лорка, Чапек, Оден, Ахматова, Набоков, Борхес. Награждение Боба Дилана вызвало тягостное недоумение у ценителей американской поэзии: крупнейший поэт США Джон Эшбери, скорее всего, не раз номинированный, умер на следующий год. Эта история тем любопытнее, что Нобелевский комитет годами обвиняли в снобизме: Герберт Уэллс у них оказался «заурядным журналистом», а Толкин — «прозаиком не высшего класса». Впрочем, упреки в неразборчивости — проблема не только Шведской академии, но и читателей всего мира, которые поверили, что Нобелевская премия — универсальное мерило литературного качества. Между тем, наряду с премией Мира, литературная была обречена стать спорной. Начать хотя бы с того, что Альфред Нобель завещал награждать произведения «идеалистического направления»: определение достаточно расплывчатое, но все же задающее рамки. Если бы, к примеру, проза Варлама Шаламова была хорошо известна на Западе при жизни писателя, под «идеалистический» критерий она бы не попала. Да и вообще — странно думать, что без премий не бывает хороших книг.
Наконец, еще один извечный упрек — в политизированности Нобелевской премии. Раньше об этом говорили, когда ее присуждали «несоветским» советским писателям: Пастернаку, Солженицыну. Или когда политические взгляды кандидата оказывались неудобными: Чапек злил нацистскую Германию, с которой Швеция не хотела ссориться; Паунд, наоборот, поддерживал фашистов; Борхес жал руку Пиночету — трудно понять, какие из мотиваций неприсуждения реальны. Затем переключились на обвинения в политкорректности: дескать, раз в десять лет надо дать китайцу или африканцу. Как показывают сегодняшние умонастроения, практика квотирования — если предположить, что она существует, — на самом деле выглядит не прогрессивной, а оскорбительной. Многих авторов премия минует хотя бы потому, что их не удосужились перевести.
Но в том и заключается сила Нобелевской премии: самоназначенная главная награда способна прославить писателя, мало известного за пределами своей культуры. Это выражается не только в продажах книг, но и в переводах, и в научных исследованиях. То, что в списке лауреатов есть безусловные классики, придает ей вес: малоизвестный писатель, вставший с ними в один ряд, привлекает всеобщее внимание. Да, Нобелевская премия стала главной не в силу каких-то изначально присущих ей свойств, а потому, что ее стали так воспринимать. Но это уже случилось — пусть даже механизм в этом году забарахлил. В конце концов, Нобелевская премия — это интересно.
Сегодня мы наблюдаем в мировой культуре одновременно диверсификацию — важны представители всех культур, всех идентичностей — и изоляцию (долой гегемонию англоязычного мира или канон мертвых белых мужчин, давайте отстаивать наши локальные ценности). Премиальный процесс претерпевает сегрегацию: появляются отдельные награды только для женщин или только для небелых авторов. Можно было бы сказать, что, восстанавливая социальную справедливость, такие премии в то же время ставят под сомнение собственно литературную значимость произведений — но штука в том, что они постулируют неотрывность литературной значимости от идентичности: каждый текст, согласно этим правилам, несет на себе печать того, кто его автор.
В этих условиях обновленная Нобелевская премия по литературе могла бы стать как раз той институцией, которая преодолеет сегрегацию и сможет показать подлинное многообразие литературных традиций и новаций, отдавая должное и социальному и эстетическому. Как это ни наивно, хочется верить, что такая «служба понимания» между культурами еще возможна. Главная задача хорошей премии — не выдавать деньги и дипломы, а размечать культурное пространство, обращать внимание на то, что важно, интересно, меняет мир.
Такая задача потребует перестройки, к которой Нобелевская премия едва ли готова прямо сейчас: привлечения консультантов-специалистов по разным литературам; может быть, награждения нескольких писателей из разных стран, работающих со сходной проблематикой (подобно тому, как награждают физиков, химиков, медиков). Возможен и другой сценарий: Нобелевская премия сознательно закрепит репутацию консервативной, европоцентричной награды, станет институтом сохранения литературной метрополии — вызывая все больше критики и сомнений в релевантности.
В последние годы показалось, что Шведская академия понимает: в литературе происходит смещение жанров. Вербатим и песенная поэзия оказываются частью литературного пространства, как бы ни относиться к Алексиевич и Дилану. Поэтому можно пожалеть об уходе Сары Даниус, которой, видимо, принадлежала идея «мягкой модернизации» академии. Возможно, теперь вместо мягкой будет жесткая; подождем 2019 года.
Лев Оборин
На фото: Сара Даниус объявляет об отставке. (c) Getty Images