Расследования
Репортажи
Аналитика
  • USD92.26
  • EUR99.71
  • OIL87.19
Поддержите нас English
  • 922

Сегодня исполняется год со дня трагической смерти знаменитого активиста Леонида Николаева, известного под творческим псевдонимом Лёня Ёбнутый. Он погиб 22 сентября 2015 года в подмосковном Домодедове, попав под спиленное дерево. К тому времени он уже долго жил на нелегальном положении под чужим именем, скрываясь от полиции. Среди наиболее ярких акций с участием Лени Ёбнутого – «Лёня Ёбнутый крышует Федералов», «Хуй в плену у ФСБ!» (удостоена премии Всероссийского конкурса в области современного визуального искусства «Инновация») и «Дворцовый переворот». The Insider публикует интервью с Николаевым, взятое 29 марта 2011 года в Москве Артуром Жмиевским. Интервью было опубликовано по-польски в журнале «Kultura polityczna», на языке оригинала выходит впервые.

- Расскажи, как ты пришёл в группу «Война».

- Для меня всё началось на прошлый Новый год, когда я познакомился с Олегом и Козой. Было 31 декабря, а каждое 31 число в России проходит акция в защиту 31-й статьи Конституции, в которой говорится о свободе собраний. Люди выходят на митинг в защиту этой статьи на Триумфальную площадь в Москве, многих из них арестовывает милиция. Я пришёл на митинг с ёлкой, и с этой ёлкой меня задержали. Пробовали её у меня отнять, но я кричал, что не отдам. Я вошёл в автобус с задержанными, стукнул ёлкой об пол и крикнул «С Новым Годом!».

У нас там было всё, что задержанные принесли с собой на митинг: алкоголь, мандарины, ну и ёлка. Через три часа нас освободили, и я пошёл праздновать Новый год: тусовался, ездил по друзьям, и на одной вписке меня познакомили с Олегом и Козой. Человек сказал: «это Лёня, ему нравится то, что вы делаете, он хочет действовать вместе с вами». Мы мгновенно нашли контакт, мне сразу описали ближайшую перспективу, я сказал, что это отлично, и мы приступили к совместным тренировкам. Первые три месяца я совмещал свою деятельность как политического активиста, художника группы, с работой. Я работал менеджером — в России почти любая должность в офисе называется «менеджер».

- Где ты работал?

- Продавал печи для бани. После этого была акция с ведёрком. «Война» написала мне, что у них есть весёлая идея, которая мне понравится. Я сказал — давайте обсудим. Мы приступили к тренировкам, неделю я ходил с ведром на голове по проезжей части, изображая VIP-автомобиль. И неделю готовился, чтобы выйти на пик акции: я должен был попасть в ДТП, стать VIP-автомобилем, который таранит другой VIP-автомобиль, и не просто таранит, а побеждает. И в итоге я около Кремля пробежал с ведром на голове по машине службы охраны президента и убежал. 

На Западе, к сожалению, не понимают контекста, смысла этого действия, потому что они не знают, сколько всего заключено в мигалке как в символе, воспринимают это как шутку, что ведра два. Синяя мигалка — это признак превосходства, у нас мигалки ездят как хотят, и как раз в это время было несколько резонансных происшествий, когда машины с мигалками таранили другие машины. А мы продемонстрировали, что можно быть ещё круче, чем мигалки.post375251_img1

Это было в субботу. Через неделю, в пятницу утром, когда я вышел на работу, меня схватили люди в гражданской одежде, надели наручники, мешок на голову, кинули на заднее сидение дорогого джипа и увезли. Это были сотрудники службы охраны — они меня нашли и доставили в милицию, чтобы там меня оформили и отвезли на суд. Из-за  каких-то бумажных накладок заседание в пятницу не состоялось и меня выпустили, вручив повестку на понедельник. Мы решили, что мы обломаем службу охраны и спрячемся так, что они нас не поймают. Так было принято решение поехать в Питер.

- Это тогда ты стал президентом «Войны»?

- Олегу, Козе и некоторым другим людям так понравилось то, что я сделал, что они к к моей старой кличке «Ёбнутый» добавили слово «президент», то есть признали меня своим президентом. Это альтернативный подход, когда нет никакой процедуры — человек лично для себя в знак уважения называет кого-то своим президентом и не признаёт президента, который есть в стране. Он говорит: этот президент говно, а вот этот человек — мой президент. С этого момента я бросил работу и так же, как Олег, Коза и Каспер всё своё время посвятил деятельности группы, борьбе. И начал жить, не используя денег.

- У тебя нет денег, совсем?

- Еду мы не покупаем, за жильё мы не платим. Где обычно еще используют деньги? Мы старались вычеркнуть всё. В принципе мы не используем их, хотя в некоторых случаях приходится — вот, например, нас выпустили под залог из тюрьмы. Нашлись друзья, которые внесли за нас деньги — да, иногда что-то случается. Но наше правило - не использовать деньги. Вот я сегодня зашёл в метро, не заплатив — это ежедневная практика.

- Что это значит, что деньги — это зло?

- В том числе это, но есть много моментов, например, политическая обстановка в стране. Люди уверены, что «политика — грязное дело», что те, кто связаны с политикой, всё делают для денег. А мы, с одной стороны, делаем политические заявления, с другой - нас невозможно упрекнуть в том, что мы делаем это за деньги, потому что нам они не нужны. Мы не можем их применить, даже если бы нам их дали, у нас всё есть — бесплатно. Это очень важный момент.

- Расскажи про акцию с переворачиванием милицейских машин? Ведь именно после этого у вас начались проблемы, вплоть до угрозы тюрьмы?

- Это не мы переворачивали, конечно! (смеётся) Тут есть нюанс определённый: меня в этом обвиняют, поэтому я могу рассказать о том, как кто-то переворачивал машины.

- Расскажи, как вас начали после этого преследовать.

- После этого мы ожидали, что нас будут искать, поэтому мы уехали из Санкт-Петербурга в Москву. Но здесь мы не легли на дно — то есть мы как обычно скрывали своё место жительства, но вели свою обычную деятельность. И вероятно из-за того, что мы не сидели тихо, а приступили к активным действиям, они смогли вычислить, где мы находимся. И как-то утром, это было 15 ноября, к нам ворвались, с применением грубой физической силы задержали и увезли в Санкт-Петербург.

Причём везли нас всё время с наручниками, застёгнутыми за спиной, мы лежали на полу в автобусе с пакетами на голове. Для меня странно было столкнуться с такой практикой второй раз в жизни, но на этот раз это было очень долго. В общей сложности в наручниках мы провели примерно 16 часов, с пакетом на голове — где-то 6 часов. В ходе обыска изъяли все компьютеры и все носители информации, которые удалось найти.

740eac7fba339b9d28067894a08ee5f56c5972bd

- Расскажи, в чём смысл этой акции, зачем переворачивали машины?

- В России очень большие проблемы с милицией. Есть представление общества о том, что милиция должна защищать слабого — а этого не происходит, происходит наоборот. И что видно на этом видео? Что чтобы защитить слабого, иногда нужна не милиция, а наоборот: нужно врезать милиции, чтобы защитить слабого.

Потому что она вымогает деньги у людей, грабит их, запугивает и сажает по фальсифицированным делам. У нас людей сажают для статистики: милиции нужна статистика, это называется «палки», закрытые дела. Поэтому они выбивают показания, в том числе физической силой,  пытают людей, до сих пор применяют электрический ток на допросах и сажают людей в тюрьму. У нас сидит очень много людей, которые не должны сидеть в тюрьме, которые ни в чём не виноваты. У нас очень жестокое законодательство, за небольшие преступления люди отправляются на зону надолго. Это очень большая проблема.

Кроме того, милиция — это та сила, которая используется для подавления политического протеста, это тоже важно — и важен страх людей. Наверное, это ключевое. У нас в обществе есть деление на касты: оно не официальное - оно фактическое. Милиционер обладает большими правами, чем рядовой гражданин, его действительно боятся и считают, что он выше. И эта акция должна была показать, что не нужно так к ним относиться, нужно давать отпор и даже  небольшая группа людей может это сделать. Не бояться — это ключевое. 

- Но как выяснилось, за такую деятельность можно повергнуться сильным репрессиям.

- Да, последствия серьезнее, чем могли бы быть из-за материального ущерба. Нас обвиняют в том, что это действие было мотивировано ненавистью к сотрудникам милиции, а это утяжеляет ответственность очень сильно.

- То есть вас наказали не за материальный ущерб, а за критику власти?

- Это дополнительно утяжеляет вину, но ключевая формулировка — хулиганские действия по мотивам розни к социальной группе «милиция». Очень интересная формулировка — когда милиционеры называют себя социальной группой. Милиция не может быть социальной группой, потому что по закону милиция защищает закон, защищает всё общество. А если это социальная группа, то у неё есть свои групповые интересы, отличные от других. И социальная группа защищает свои интересы вместо интересов общества. Кроме того, в социальной группе взаимодействие идёт по неформальным правилам, через неформальные связи, в том числе семейные. И всё это признаки коррупции: если милиция называет себя социальной группой, она фактически признаёт, что они коррумпированы, что они тянут наверх своих родственников и отстаивают свои интересы, а не чьи-то другие, что им плевать на закон и что у них есть свои негласные правила, которые выше, чем закон. Формально, я считаю, они не могут быть социальной группой, но фактически в нашей стране это так. Я бы даже сказал,  что они каста, и это ключевая проблема. То есть они эту проблему в своём обвинении оголили, показали ещё раз. Это важный нюанс.

- Расскажи об акции в Зоологическом музее.

- Это было в день инаугурации президента, вскоре после выборов, как всегда символическое действие. Я сам, к сожалению, не был тогда с Олегом и Козой и не принимал участия в акции. Она имела смысл, который сначала, к сожалению, пытались немножко скрыть. Пресса активно отреагировала, но они хотели скрыть политический, социальный подтекст, они хотели представить её как некий курьёзный случай, как группу сумасшедших людей, которые сделали что-то ради шутки. Но на самом деле это действие символизировало то положение, в котором люди оказались в нашей стране, что их, с одной стороны, ебут, то есть унижают и используют, а с другой стороны - президент, который был, по сути дела, не выбран, а назначен президентом, безвольный, слабый человек, который является просто куклой, марионеткой.

0346e97b364d

В словах «Ебись за медвежонка» одновременно присутствует заявление о том, что он сам сделать ничего не может, всё нужно делать за него нам, решительным и сильным людям. Ну и, кроме того, было некое высмеивание президента такого, как символа, потому что во имя него занимались сексом в Зоологическом музее. «За» имеет смысл вместо, но и в то же время - «во имя, во славу». Задача была отразить комичность этой фигуры - тем, что во имя него занимаются таким действием.

- Что ты думаешь о российской власти?

- Я ненавижу этих людей. Я надеюсь, люди в России проснутся ото сна и выкинут их. К сожалению, пока многие  недовольны жизнью здесь, но сами планируют уехать, в основном в Европу. Надеюсь, они поймут, что мы должны собраться и прогнать эту власть, чтобы они уехали, а мы останемся здесь и сделаем всё нормально. Нужно просто не бояться.

- Олег говорит, что ваша деятельность — это изобретение нового политического языка. Что тот, который существует сейчас, неэффективен, фальшив и захвачен властью. Почему тогда вы называете себя арт-группой, а не политической?

- Корни проблем с властью часто находятся в самом обществе, в том, что люди не хотят замечать проблемы. И обычное объяснение проблем, которое применяют политики или популисты, и обычный призыв их решать не воспринимаются людьми. Есть в нашем обществе депрессия, люди хотят ставить перед собой только какие-то свои личные, локальные, семейные вопросы и стараются игнорировать политические и общественные темы.

Кроме того, есть проблема с цензурой со стороны государства, практически всех средств массовой информации, государство старается не допускать, чтобы появлялись популярные, независимые СМИ.  И политическое, социальное заявление, оформленное как художественный жест, решает одновременно все задачи. Если политик говорит — его не слышат, а если мы делаем, это прямо в лоб — тыщ!

Мы выбрали такую форму, что человек не может устоять, он интересуется — почему, что это значит, о чём это? Он начинает это обсуждать, втягивается в эти вопросы. И в то же время мы делаем это настолько ярко и сильно, что СМИ не могут это проигнорировать, это просто невозможно, и они не могут это остановить. Они пытаются иногда исказить эту информацию — убрать политическую тему, но она всё равно приходит, они никуда не могут деться от нас.

Нас нельзя обвинить в том, что мы просто хотим раскрутиться — нам ничего не нужно.

А известность, которая к нам пришла, мы сейчас используем для того, чтобы помогать тем политическим деятелям, у которых есть проблемы с государством, но нет известности. Недавно я был в Смоленске на суде над женой одного из руководителей партии «Другая Россия» - это одна из сильнейших оппозиционных сил в России, кроме того, это люди, которые одни из первых людей, которые ввели акции как форму политического заявления: они совершили символический захват госучреждений. Это произошло в начале 2000-х, и они получали большие сроки, как будто они захватывали их по настоящему. Они врывались внутрь в выходной день, вышибали стёкла и вывешивали свои флаги. И вот в Смоленске подкинули наркотики жене одного из руководителей, ей светит 10 лет реального срока.

Дело вели не те, кто должны заниматься наркотиками, а политическая полиция, такого вообще не может быть, они не должны этим заниматься. А свидетелями выступают члены прокремлёвских молодёжных организаций: «Наши» и «Молодая Гвардия». Это организации, которые созданы для борьбы с оппозицией. Они выступают свидетелями и понятыми. Вот такое кривое дело — если мы не сможем раскрутить его и придать ему известность, её посадят на 10 лет. У неё маленький ребёнок, у неё диабет — это будет невероятно жестокая пытка для человека. А всё потому, что её мужа запугать нельзя, на него давить бесполезно — давят через семью. 3-copy_previewМы сейчас стараемся использовать ту известность, которая у нас есть — на каждой встрече с журналистом мы обязательно требуем, чтобы в материале о нас обязательно упомянули о Таисии Осиповой. Потому что нам помогла известность - то, что Бэнкси подключился к помощи, очень сильно повлияло, а теперь мы помогаем Таисии Осиповой, которая в Смоленске, про которую почти никто не знает и которую просто чудовищно мучают. Ну и если наш разговор будет где-то публиковаться — от меня такое обязательное требование, что нужно упомянуть о деле Таисии Осиповой, потому что о нём просто нельзя не упомянуть

- Из тех денег, которые передал Бэнкси, был заплачен залог, да?

- Да, в том числе — помимо него в России собирали деньги, но намного меньшую сумму.

- Вы оплачиваете ещё адвоката?

- Адвокатов наняли ещё на те деньги, которые собрали здесь наши друзья, а залог это во многом деньги, которые собирал Бэнкси.

- В тюрьме кого угодно могут сломать, это очень опасно. Ты не боишься?

- Посмотрим. Это тоже интересно - узнать, насколько ты крепок. Когда я был первые дни не в самой тюрьме, а в ИВС, я общался с человеком, который уже 12 лет пробыл за решеткой. Прокурор требовал ему 23 года, он киллер — причём такой, как их в кино показывают:  воспитанный, интеллигентный, образованный. Он убивал не ножом, не топором - у него пистолет с глушителем. Он очень по-философски смотрел на тюрьму, на жизнь, с ним было очень интересно общаться. Он сказал, что видит что-то общее в том, чем мы занимаемся, и сказал, что для того, что мы делаем, нужна определённая внутренняя сила.

Он говорил: «Вот я должен подойти, и не дрогнуть, и сделать всё точно, у меня не должны затрястись руки, я должен действовать абсолютно спокойно, иначе, когда я буду отходить, увидят, что я себя странно веду, и я не уйду с места преступления». Нужна сила, чтобы думать быстро в критической ситуации — и он сказал: у вас тоже есть сила, и здесь, в тюрьме, вы станете ещё сильнее. И, возможно, он прав, потому что это интересная ситуация — мы побывали в тюрьме и теперь мы не очень понимаем, чем еще нас можно пугать. То есть если нас завтра снова схватят, мы скажем — и что? Бить — давайте, сажать — давайте, но вы нас не остановите. Мы всё равно рано или поздно выйдем, только мы станем злее и сильнее. 

- Так как выглядит будущее, что дальше? Вне зависимости от вашего приговора — что произойдёт и когда?

- Самое главное, что должно произойти и произойдёт, это чтобы каждый обычный человек почувствовал ответственность за то, что происходит вокруг него. Должны поменяться головы людей. Поменять саму власть — это не изменит ничего, если люди по-прежнему не будут видеть дальше собственного носа, заниматься только своими сугубо личными делами и вопросами, есть у нас такое выражение, только жрать, срать, ржать.

То есть когда человека волнуют только удовольствия — поесть, повеселиться и справить нужду. Если человек начнёт смотреть вокруг и поймёт, что многие проблемы и вопросы нужно решать коллективно — а сейчас у нас очень раздробленное общество - то тогда всё изменится. Вот это будет ключевым, качественным изменением - вопрос ведь не в том, кто руководит страной. И именно мозгами людей занимаемся мы.

Я вижу кризис тех систем, на которых держался мир долгое время. Мне кажется, есть кризис государства как формы организации людей, есть кризис капитализма как системы, на которой всё держится. Есть ощущение, что люди потихоньку приходят к тому, что можно организоваться как-то ещё, что можно поставить какие-то ещё принципы и идеи вперёд. Посмотрим, что это будет. Лично мне интересно, как некоторые, казалось бы, не политические, а социальные системы организации людей, такие как сообщество свободных программ, linux, как люди, которые поддерживают торренты, как они сильнейшим образом влияют на экономику и на политику. Ведь это сильнейший сектор экономики, связанный с киноиндустрией, с авторскими правами — и перед ним поставили вопрос о  дальнейшем существовании, потому что на торрентах можно взять всё что угодно, хотя эти люди не бегают по улицам с чёрным флагом анархистов, но они это сделали. Например, на моём компьютере стоит Linux-система, мне даже не надо было воровать Windows - люди, которые ее разрабатывают, сделали вызов мощнейшей корпорации с гигантскими оборотами: объединились, не признавая государственных границ, по всему миру, и сделали мощный вызов.

Это очень интересные явления, которые, может быть, являются предтечей нового будущего. Мы сейчас не понимаем, каким оно будет, но важно, что сейчас в сети, с помощью современных средств связи, люди могут действовать сообща, менять мир без деления на государства, религии, языки, менять сообща. Где-то здесь надо искать картину того, каким мир будет в будущем.

- Создается впечатление, что ваша борьба обречена. И ещё есть другая опасность - такие движения быстро радикализируются. Может быть, вы уж слишком играете с огнём и готовы идти слишком далеко...

- Как говорит один мой знакомый, мы не кидаем гранаты, потому что у нас их нет. Скажем так: оппозиция всегда на шаг менее жестока, чем власть. То есть сейчас, когда все легальные способы деятельности задушены, до выборов в публичное пространство никто не допускается, тех, кто начинает протестовать, бьют по голове — в такой ситуации оппозиция действительно сейчас находится на грани насилия, но не переходит эту грань. Мне кажется, в этом есть закономерность.

- Как говорит один мой знакомый, мы не кидаем гранаты, потому что у нас их нет. Скажем так: оппозиция всегда на шаг менее жестока, чем власть. То есть сейчас, когда все легальные способы деятельности задушены, до выборов в публичное пространство никто не допускается, тех, кто начинает протестовать, бьют по голове — в такой ситуации оппозиция действительно сейчас находится на грани насилия, но не переходит эту грань. Мне кажется, в этом есть закономерность.

- Кажется, что вы прямо занимаетесь политикой, и это только выглядит как художественная акция. Отсюда этот язык и отсюда эти репрессии.

- Это одновременно и непосредственно политика и, безусловно, это является искусством. Мы ведь очень разные вместе собрались, у нас очень разные взгляды, просто нас очень сильно злят некоторые вещи и мы с ними боремся без каких-либо пререканий внутри, настолько мощная угроза, настолько мощная сила против нас, что несмотря на наши идеологические разногласия и даже на то, что мы подходим немножко с разных сторон, мы работаем единой командой единым организмом.

Я вообще считаю, что этот вопрос — политические заявления, принимающие форму искусства, или это искусство, которое применило политическую тематику — эта попытка разделения в принципе неверна. Это искусство, которое является политическим заявлением, одновременно, без всякого разделения. Поскольку я пришёл из гражданского протеста, как политический активист — да, пожалуй, для меня политическое, социальное заявление — первоочередная вещь. Искусство как форма, безусловно, завоевало мою голову в то время, когда я оказался с арт-группой, и теперь я уже не могу сказать, что это просто политика без искусства. Там есть и то, и другое.

piter3

Некоторые пытаются нас защищать, говоря, что мы художники и именно поэтому нас нельзя трогать. Но это неправильный подход. Безусловно, мы невиновны потому, что мы делаем всё правильно, а не потому, что мы художники и нельзя применять политических репрессий к художникам. Мы, безусловно, делали политические заявления, социальные заявления и отвечаем за это именно по таким статьям. Мы не хотим поблажек именно потому, что мы художники. То есть мы не хотим изображать - «ах, мы художники, мы просто белые и пушистые и не надо нас обижать». Нет, мы делаем жёсткие заявления, как только мы вышли, то сразу заявили, что будем действовать дальше. И ждите от нас любых неожиданностей. Мы не собираемся сбегать, мы собираемся давить дальше, и это будет одновременно искусством, художественным жестом.

Подпишитесь на нашу рассылку

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Safari