Наплевать, надоело воевать. Усталость от «СВО» растет даже среди лояльных властям россиян

EN

Жить стало веселее! Но это не точно

Через два года после полномасштабного вторжения российская экономика более или менее функционирует, и одно из объяснений — политика «военного кейнсианства», проводимая Кремлем, то есть увеличение совокупного спроса за счет роста военных расходов. Правительство тратит деньги на военное производство и раздает деньги военным и их семьям, увеличивая спрос как на военную, так и на гражданскую продукцию. Эта политика нацелена на то, что появление прослойки бенефициаров войны должно заставить их поддерживать войну и режим Путина. Они должны стать опорой государства, его нового агрессивного курса.

Качественные интервью с россиянами, собранные нами весной 2022 года (около 200 интервью), осенью 2022 года (больше 80 интервью) и зимой 2022 года (специальное исследование, посвященное жизни небольшого города, в котором началось экономическое оживление из-за открытия военного производства), позволяют лучше понять детали того, как именно война влияет на благосостояние конкретных людей в связи с их отношением к войне.

Как повторные интервью, взятые у одних и тех же людей с промежутком в полгода, так и новые интервью второй и третьей волн показывают, что те информанты, чье благосостояние так или иначе улучшилось во время или благодаря войне и новой кейнсианской политике, укрепляются в поддержке «специальной военной операции». Более того, часть из них связывает в своей речи поддержку войны, защиту родины и защиту своей семьи, своего благополучия.

Приведем в пример одного информанта. Его поддержка российской армии и руководства страны крепнет от весны к осени 2022 года; его отношение к Украине и украинцам становится более агрессивным; он отождествляет защиту родины и защиту своей семьи и выражает готовность отправиться на фронт:

«Если надо, если начнется какая-то задница, ну, я за себя уверен. Я возьму автомат и пойду херачить тех, кто там попрет на нас. Не задумываясь, кто он там: оккупант, спасти нас хочет типа. У меня здесь мать, у меня здесь любимая женщина, мне их нужно защищать. (…) Была бы моя воля — я бы был там [в зоне боевых действий], просто меня туда никто не взял. И не с целью убивать кого-то, а это просто защита интересов своего государства. Другого у меня нет» (мужчина, 27 лет, звукорежиссер, октябрь 2022 года).

За время между двумя интервью информанту удалось бросить нелюбимую работу и получить привлекательную позицию, связанную со сферой, которая прежде была его хобби (музыка). Опыт карьерного роста и профессионального успеха подкрепляет уверенность в том, что Россия вследствие войны движется в верном направлении в экономике. А главное — информант уверенно говорит о том, что его положение в обществе улучшается:

«И самое странное — за эти полгода бытовые условия только улучшаются. Не только потому, что зарплата растет или еще что-то, но какие-то перспективки начинают мелькать».

Однако организованные совместно с «Хрониками» и ExtremeScan фокус-группы среди россиян другого уровня достатка дают уже немного иную картину. В них приняли участие рядовые работники промышленных предприятий и получатели различных социальных выплат. Фокус-группы говорят о том, что в целом эти люди скорее скептичны в отношении динамики собственного благосостояния.

Большинство информантов, отвечая на вопрос о том, ухудшилась или улучшилась экономическая ситуация в стране и их собственное экономическое положение, говорят об улучшении в конкретных отраслях и на конкретных предприятиях (например, «сельское хозяйство», «заводы по производству беспилотников») или для отдельных групп и индивидов («айтишники», «генералитет», в целом «элитные», «высокопоставленные» группы и индивиды). А вот об ухудшении жизни они говорят как об ухудшении не только своем, но и всеобщем.

«Народ бегает за акциями».

«Этим пользуются процентов десять (…) Остальные нищета полная, даже лимонад многие не пьют».

В то же время, говоря о знакомых «из низов», которые получили выплаты в результате войны, информанты акцентируют внимание на том, что эти выплаты непонятно как потратить, или же на том, что они не компенсируют возросший интенсивный труд и не стоят тех страданий и сложностей, которые вызывает война:

«Вернулся с СВО, отработал. Он привез девятьсот. И вроде неплохо, с другой стороны, ну что с этими деньгами сейчас и куда? Либо обратно возвращаться, либо куда-то здесь в Самаре устраиваться. А он как с зоны откинулся, немножко не в адеквате» (мужчина, 37 лет, работник промышленного предприятия, ноябрь 2023 года).

Впрочем, ухудшение жизни, хотя и воспринимается как всеобщее, не мыслится как катастрофическое:

«На самом деле стали, конечно, жить хуже, но это лучше, чем ожидалось» (мужчина, около 30 лет, работник промышленного предприятия, ноябрь 2023 года).

Некоторые из опрошенных успокаивают себя тем, что «могло быть и хуже», кивая при этом на Украину:

«Мне вроде хуже, чем три года назад, но я благодарна за то, что оно хотя бы вот так вот. Я даже не могу сказать, что мне хуже. У меня все равно, пусть с какими-то перебоями, но вот это видно от психологии, да, пусть с перебоями, но все равно: свет, газ, не взрывается. Смотришь, что там в Украине, и думаешь: „Господи, спасибо, что так“. Потому что могло быть, по идее, все намного-намного хуже» (женщина, около 50 лет, работница бюджетной сферы).

Однако далеко не все бенефициары военной экономики автоматически готовы одобрять новый милитаристский курс.

А что идеология? Получается ли благодаря пропаганде заставить людей верить в то, что специальная военная операция справедлива, что Кремль в его противостоянии Западу прав?

Сложно верить в идеалы, которых нет

Наше исследование показывает, что по прошествии почти двух лет войны большинство россиян не стали лучше понимать ее предпосылки, цели и смысл:

«Давайте честно, если он скажет: „Так, ребята, вот у нас есть цель!“ — вот у нас раньше, помните, пятилетки всегда всю жизнь были в Советском Союзе ― за пятилетку мы делаем это, на следующую пятилетку это. А мы не знаем, к чему? Мы не понимаем, для чего, что нас ждет дальше, за что мы воюем, что мы, к чему мы стремимся? Или за сколько мы должны это, за пять лет закончить, за десять, за двадцать, за пятьдесят? Мы не знаем ни сроков, ни планов, ничего» (женщина, 35 лет, работница промышленного предприятия, ноябрь 2023 года).

Если смысл войны непонятен, то война и не может стать «своей», народной в глазах людей. Неудивительно, что и политическое руководство, ведущее эту войну, остается в глазах людей чужим. Вот яркая цитата, иллюстрирующая существующую в глазах людей реальность раскола страны на власть и общество:

«Там у них свое общество наверху, и они сами там решают, управляют» (женщина, 48 лет, музыкант, ноябрь 2023 года).

Информантка, вовсе не являющаяся противницей Кремля и войны, тем не менее говорит о том что власть и общество живут в параллельных реальностях, и это популярная позиция. В глазах многих информантов «специальная военная операция» усугубляет разрыв между властью и народом, поэтому только ее завершение может стать прологом к появлению новой политики, которая будет способна решить внутренние проблемы и кризис представительства:

«И вот [кандидат в президенты] пообещает, пускай хотя бы десять процентов выполнит. Вот сказка такая. Десять процентов выполнит. Да, как всегда, девяносто распилит. Но десять даст. Внутри. И не надо ничего снаружи. Мне насрать на Америку. Я ее не видел никогда. Мама там болеет против хохлов. Ты видела Украину? Не видела. Ты знаешь что-то? Да насрать на всех — вот чтобы у нас было. Завершить вот это всё и жить внутри. Внутри» (женщина, около 40 лет, работница бюджетной сферы, ноябрь 2023 года).

Более того, наши исследования показывают, что люди, которые собираются сознательно голосовать за Путина на выборах в марте 2024 года, как правило, объясняют свой выбор тем, что Путин призван завершить войну. Такая серьезная задача требует серьезного политического лидера у власти — Путина.

Приведем типичную цитату из фокус-группы:

Модератор: Кто-то ждет каких-то изменений?

Респондентка 1: Изменения будут, я так думаю, когда закончится всё. Тогда, может быть, что-то мы уже начнем.

Респондентка 2: Первое, что мы ждем, — это окончания войны, все. Я лично жду завершения военной операции.

Наши информанты говорят об окончании войны как о миссии Путина — кандидата в президенты:

«Я пойду за Путина голосовать. Почему — потому что при нем все это началось, он должен это все и завершить».

Еще одна цитата из фокус-группы:

«А поясню, что вообще это всё заканчивать надо. Заканчивать жертвы с той и с той стороны. Как-то садиться и мирно договариваться. И просто зарыть топор войны и одним, и другим».

Хотя соцопросы в условиях диктатуры не могут показать релевантного распределения мнений, они могут быть полезны для наблюдения динамики. Судя по трендам, антивоенные настроения сильно выросли — люди устали от войны. Как показывают опросы «Хроник», доля не поддерживающих гипотетическое решение о выводе войск сжалась почти на треть к концу 2023 года. Мы видим, что даже люди, не осуждающие войну, не воспринимают ее как народную, а власть — как свою.

Более того, на Путина возлагают надежды по завершению «специальной военной операции». А что же, нет людей, которые бы искренне поддерживали войну и Кремль в его стремлении к победе в войне? Может быть, именно на них сможет опереться Кремль в своем радикальном милитаризме? Такие люди есть, и их немало. Но важно вот что: большинство из них, даже заняв сторону в войне, не считают ее справедливой, преследующей благие цели. А государство, ее ведущую, не считают справедливым государством.

«Плохая», но «неизбежная» война

Среди наших информантов оказалось очень много людей, которые в начале «специальной военной операции» резко осудили войну, но потом начали ее оправдывать. Однако не потому, что они ее одобрили, а потому что стали считать ее неизбежной. Если присмотреться, в первые недели войны многие из тех, кто потом станет ее противниками, неотличимы от тех, кто потом станет ее сторонниками. Нам и нашим коллегам-ученым еще предстоит выявить разные факторы, из-за действия которых одни становятся сторонниками, а другие противниками войны, хотя и те, и другие в марте 2022 года говорили одно и то же. А пока внимательно рассмотрим указанную выше траекторию «от осуждения до неизбежности».

В начале войны многие ее будущие сторонники осудили решение о вторжении в Украину. А потом пришли к мысли, что война, хотя и заслуживает осуждения, неизбежна. Эта мысль о неизбежности в итоге становится прологом к поддержке «специальной военной операции». Нехватка опыта политического мышления и политического участия привели к тому, что они, столкнувшись с войной, оценивали ее не в политических, а в моральных категориях.

И именно поэтому они ее и осудили, ведь массовое военное насилие, развязанное без видимых причин, аморально. Но именно поэтому же, из-за аполитичности, они не смогли трансформировать это возмущение в последовательную политическую позицию. Быть против войны оказалось для них слишком «политичным» выходом из тяжелой моральной и эмоциональной ситуации.

Что говорить и думать о войне, когда не можешь ни поддержать ее, ни выступить против? Надо учесть также и те обстоятельства, в которых оказались наши собеседники: они остались в России, где нет возможностей не только для протеста и критики войны, но и для свободной дискуссии о ней; где при этом в дружеских сообществах происходит резкая поляризация мнений, притом что многие противники войны уезжают за границу, где в морально и психологически тяжелой ситуации возникает потребность чувствовать связь со страной.

Постепенно наши информанты пришли к мысли, что война ужасна, но неизбежна. Более того, к этому пришли не только многие аполитичные обыватели, но и некоторые из тех, кто до войны симпатизировал оппозиции. Как это происходило?

Одна из наших информанток — успешная работница креативной индустрии, бывшая симпатизантка российской оппозиции, которая теперь поддерживает «специальную военную операцию». Как она сама говорит, «я прошла полностью всю эту палитру от ненависти к своей стране до ощущения, что я с ней».

На вопрос о том, как она восприняла новости о начале войны, она отвечает: «Сначала было непринятие политики государства. Я желала Путину смерти». Но потом все изменилось: «В какой-то момент пришло осознание, что участие России как бы неизбежно».

Как и многие другие информанты, она проецирует уже случившийся факт войны, теперь неустранимый из ее жизни, на неустранимость войны из жизни обществ в целом:

«Очень тяжелое решение, но неизбежное. На протяжении какого-то длительного периода времени договоренности не соблюдались. Мы долго жили без войны, думали, мы так будем жить всегда. Но оказалось, что война — она всегда есть, где-то на планете она существует. Она просто была далеко от нас. (…) Да, это ужасно, отвратительно, что это все произошло, и мы просто будем от этого страдать десятки лет. Я вижу участие российской армии в этом как нечто неизбежное. Отвратительное, тяжелое, но неизбежное».

Постепенно она начала увлекаться историей, в которой открыла неизбывное геополитическое «противостояние интересов». Говоря о нем, она говорит о «жерновах истории». И в этом неизбывном противостоянии России и Запада, обладающем в ее глазах достоверностью «объективного факта», она выбрала свою сторону. Но, выбирая сторону, она не стала приверженной ценностям и целям Кремля.

Творчески конструируя образ неизбежности войны, наши информанты все реже вспоминали о том, что когда-то они видели ей альтернативу. Они как будто смотрят на собственное творение как на что-то, что никаким образом от них не зависит. И все же вера в неизбежность — не то же самое, что вера в справедливость. А выбор своей стороны в неизбежном противостоянии — не то же самое, что выбор наилучшей политической силы.

Таким образом, Кремль достигает скорее пассивного принятия, чем энтузиазма в поддержке нового милитаристского курса.