Общество
Более 600 человек политзаключенных, согласно базе «Мемориала», — это и есть главный итог года. Можно было бы, конечно, поговорить про выборы, сбор подписей, законодательные инициативы, экономическую статистику, геополитические победы и одоления, но вот как-то не получается. Все это оказывается не то что совсем не имеющим значения, но не таким важным. А важно другое: любому человеку в любой момент могут сломать жизнь просто так, походя, из каких-то очень государственных соображений. И это не исключения из правила, а система.
Возьмем одно только московское дело: это мой собственный «итог года». Причем мне повезло — всего чуть больше месяца за решеткой на фоне прочих приговоров — так, экскурсия. Что общего между Самариддином Раджабовым, Константином Котовым или Эдуардом Малышевским? Общее есть — случайность. Сотня следователей репрессировала совершено случайных людей в расчете на то, что через их судьбу удастся запугать всех остальных.
Казалось бы, кто вступится за сына мигранта? За молодого программиста? За бывшего зэка? Расчет ведь был почти идеален: пересажать по одиночке, чтобы вздрогнули в массе. Но в том-то и чудо, что этот расчет не сработал.
Исполнились какие-то сроки, переполнились чаши — и оказалось, что в стране есть… Не буду говорить «гражданское общество», термин изрядно замылен. Есть люди, которым не все равно, и их много, очень много. На каждый суд в Москве в будние дни с готовностью провести там много часов приходит по сотне человек (а на пике — куда больше). Деньги для политзаключенных и их семей собираются очень быстро. Помощь репрессированным стала нормой — и, если я не ошибаюсь, такого в России не было уже больше ста лет.
Невозможно представить сбор денег для отправленных в ГУЛАГ при Сталине. Да и при Брежневе с каким-нибудь Андроповым такая история никогда не была массовой. А сейчас — наоборот. Все лидеры мнений, топы-випы хотя бы раз участвовали в помощи узникам. От ученых до актеров, без исключения. Некоторых узников (к сожалению, не всех) даже удается отбить, хотя каждый раз это все равно лотерея.
Все лидеры мнений, топы-випы хотя бы раз участвовали в помощи узникам, это стало нормой
Репрессии достигли обратного эффекта. Когда таксист, проезжающий мимо Мещанского суда, где в это время мучают Самариддина, прекрасно знает, кто он такой, — это провал всей репрессивной политики. Таксист тоже родился в Душанбе, и он прекрасно понимает: московское дело касается каждого. Как он узнал? Из новостей? Из метропикета? Из разговоров со знакомыми? Информация просачивается как вода, и никакому сенатору Клишасу, нарядись он хоть в три пижамы, этому не помешать.
Солидарность рождается с муками, через боль, но она есть. И эта солидарность — политическая, потому что, в отличие от помощи жертвам стихийных бедствий, для которой раньше объединялось общество, здесь совершенно понятно не только «что делать», но и «кто виноват». Не устранив причину — не устранить и следствие. Помощь политическим узникам сейчас стоит на грани превращения в политическую борьбу, потому что без смены власти узники будут только множиться. Людоеды — они ведь тоже входят во вкус, у них тоже есть своя, людоедская, солидарность.
Таким образом, в России фактически появилась третья сила: не власть со всеми ее имитационными структурами парламентских партией и не политическая оппозиция, успешно освоившая безнадежную борьбу за эту самую власть. 20 лет боремся — как успехи? Третья сила сейчас осознает себя, оформляется, пока еще в пикетах, Telegram-каналах и на благотворительных аукционах, но уже стоит на той грани, когда потребует политического представительства. И вот тут-то начинается самое главное.
Третья сила сейчас осознает себя, оформляется, пока еще в пикетах и Telegram-каналах
Ведь в чем была проблема раньше? Политика активизируется под выборы. В промежутках — позиционная борьба против конкретных чиновников. «Где ваша конструктивная повестка?» — кривляются из-за башен и башенок пропагандисты. Ну вот она, теперь держите «конструктивную повестку»: свободу всем, сейчас. Я/мы вся страна. И к настолько конструктивной повестке людоед оказался совершенно не готов. Одно дело — обсуждать, в какой цвет перекрасить Кремль, голосовать за это в «Активном гражданине» (о нем вообще сейчас кто-то помнит?), отвечать на роковой вопрос «чей Крым» и дискутировать по множеству таких тем, в которых от нас либо ничего не зависит, либо они не имеют значения. И совсем другое дело — конкретное требование: свободу всем, немедленно.
Вот на это власть пойти не может, тут-то и игла в яйце нашего Кощеюшки. Таким образом, задача оппозиции сейчас — соответствовать новым реалиям. Выборы — это, конечно, прекрасно, но спустя 20 лет диктатуры слегка утопично. «В 1943 году на выборах в Рейхстаг наконец-то победили коммунисты». Помните, как они объявили Гитлеру импичмент? Вот и я не помню.
Борьба за людей — это и есть борьба за власть. Одна борьба за власть сама по себе невозможна. И если кандидаты Х и Y вновь очнутся под выборы и вспомнят, какие они непримиримые борцы, кто им поверит? Я по-прежнему уверен, что единственно возможным критерием для голосования в этом сентябре был ответ кандидатов на вопрос: вступитесь ли вы за политузников. Все остальное — шелуха, что, в сущности, сейчас уже и очевидно.
На днях мы встречались с матерями политических заключенных — они сейчас объединились и держат голодовку с требованием свободы для всех. Но их не слышно, потому что в традиционной российской политике, на поле битвы власти и оппозиции, нет места обычным людям. Мы так долго боролись за них, что о них почти забыли. Пора вспоминать — иначе для чего вообще вот это все? И, в отличие от оппозиционных партий, матери смогли объединиться — от московского дела до дела «Сети», от «Нового величия» до Хизб ут-Тахрира. Нет разницы, под каким соусом вас съедят, если вы уже лежите на тарелке.
В отличие от оппозиционных партий, матери политзаключенных смогли объединиться
И второй тезис. Сейчас, на излете года, мы наконец-то начинаем ощущать себя единой страной. Не от случая к случаю, не от трагедии к трагедии, а постоянно. Когда мы вспоминаем о Кузбассе? Когда там горит «Зимняя вишня». Об Иркутской области? Когда там смывает город. А в остальное время единая Россия у нас только в кавычках и с большой буквы. В 2015, что ли, году, я писал статью с вопросом, где находится Кызыл и не хотим ли мы обратить внимание на него вместо Украины. За конкретную столицу Тувы не скажу, но общее понимание про коллективный Кызыл появляется. Потому что в каждом Кызыле есть свои политзаключенные.
Какой регион ни возьми — в нем будет все то же московское/кызыльское дело, пусть и со своими особенностями. Где-то блогера сажают за реабилитацию нацизма (сравнение жизни при Путине и в оккупации). Где-то журналистку преследуют за статью о взрыве у здания ФСБ. Где-то подкидывают наркотики — и не Голунову. Где-то феминистские картинки оказываются порнографией и поводом для уголовного дела. Ну и примерно везде страшные экстремисты молятся не так, как приказали Гундяев с Бортниковым. И это только те истории, что выходят на поверхность, это только первые пункты из людоедского меню — так, второй завтрак, чисто перекусить.
Если мы хотим и в следующем году подводить итоги в интернете, а не в камере, считая оставшиеся дни отсидки, то нет более важной задачи, чем на практике воплотить лозунг с московских митингов: «Один за всех — и все за одного».