«Смысл дела «Нового величия» в том, чтобы люди боялись критиковать власть даже в кругу друзей» — Каринна Москаленко

Сегодняшний приговор — очередное свидетельство отсутствия правового государства в нашей стране. Детей обвинили в преступлениях, которых они не совершали. Исполнительная и законодательная власть сейчас рисуют такие замысловатые составы преступлений, которые как будто рассчитаны на то, чтобы сделать всех людей потенциально виновными. Получается, что наши обсуждения и критические замечания в адрес власти, даже если мы их произносим в кругу друзей, могут при определенных обстоятельствах, особенно если использовать провокаторов, привести к осуждению человека. Это чистое запугивание, и это понятно: в этом смысл дела “Нового величия”.

Поначалу суд вел себя очень жестко и каждую минуту делал замечания защите, все время пытался с нами разговаривать с позиции силы, принуждения и запугивания — мы об этом заявляли и даже готовили отвод. Как вдруг суд начал имитировать состязательный процесс. Цену этой имитации мы понимали, но были рады, что судья хотя бы дает нам высказаться, потому что чем больше возможностей продемонстрировать в судебном разбирательстве какие-то противоречия, какие-то нестыковки, тем труднее выносить обвинительный приговор. Судья очень тихо зачитывал приговор, иногда невозможно было разобрать его голос, но при этом озвучивал все очень жестко, с таким грозным подтекстом, потому что довольно сложно, после того как выслушаешь весь процесс, выносить обвинительный приговор, базирующийся на дефектных доказательствах.

Из дефектных доказательств главное - провокация и показания так называемого основного свидетеля обвинения, в действительности агента, действовавшего «под прикрытием», то есть провокатора (я подчеркиваю, что это не оскорбление, это просто термин, который используется Европейским судом), и в общем с этим судья фактически ничего не мог бы поделать, потому что установившаяся практика по провокациям в Европейском суде уже есть. И если активность агента-провокатора столь высока, что без него невозможными были те или иные действия, а именно эти действия были положены в основу обвинительного приговора, то, конечно, нельзя признавать состав преступления.

Состав преступления нельзя также признавать в связи с тем, что это не криминальное поведение, и лучшей иллюстрацией этого является тот факт, что в формуле обвинения, и в соответствующем постановлении, и в обвинительном заключении пропущены важнейшие элементы состава преступления, а именно цель и мотив. Они пропущены не просто так, не по невнимательности, хотя, конечно, здесь следствие допустило, как говорят мои подзащитные, «косяк», но еще потому, что действительно этих преступных мотивов и целей у ребят не было, даже когда они обсуждали свое участие в каких-то публичных акциях. И это тоже не является наказуемым. А то, что они при этом разрабатывали какие-то планы, как противодействовать нажиму на них со стороны властей, — это, конечно, с одной стороны ребячество, с другой стороны — такая небольшая бравада. Это все-таки очень молодые люди, с еще не вполне сформировавшимися убеждениями, группа людей, собравшихся со всеми своими незрелыми, но в определенной степени протестными настроениями, что, подчеркиваю еще раз, не является преступлением. К ним внедрили провокатора, и он сумел довести их действия до абсурда. Но, скажем, моя подзащитная <Мария Дубовик - The Insider> вообще этим не интересовалась, и за что ее сегодня приговорили к 6 годам лишения свободы. пусть даже и условно, а до этого она провела в следственном изоляторе, фактически в тюрьме, столько времени и практически потеряла молодое здоровье, - это, конечно, осталось непонятным, незаконным и не аргументированным .

Аргументы суда вообще очень хромают, потому что, рассказывая, например, в приговоре о так называемом свидетеле Павле Ребровском и его показаниях, суд совершенно не учитывает того широко известного факта, что Ребровский отказался от своих показаний, от оговора и самооговора, и объяснил, почему он оговорил себя, чего он боялся и чем его запугивали. Такое впечатление, что судья просто отсутствовал в зале заседания, он этих показаний либо не слышал, либо не учел. Любой человек мог бы позволить себе такое поведение, но не судья. Судья не имеет права игнорировать такой важнейший факт судебного процесса, потому что это произошло прямо тут, в суде, спонтанно, и это носило характер открытия. Судья случайно в этот день, видимо, не посетил судебное заседание и этих моментов не услышал, не учел и даже не отразил в приговоре.

Приговор необходимо изучать, он объемный, а зачитывал его судья нарочито тихо. Я понимаю, почему такое могло быть, — потому что трудно вообще громко произносить те слова, которые записаны в этом приговоре. Наверное, этот приговор признал допустимыми все три экспертизы, которые были назначены следствием, но хорошо известно, что одна из экспертиз вообще не усматривает никаких призывов к противоправным действиям, а две другие экспертизы противоречат третьей и к тому же внутренне противоречивы. Об этом защита очень подробно говорила, но, видимо, суд опять же проигнорировал это, хотя он не имеет права такие вещи игнорировать. Суд обязан эти доводы разбирать в приговоре, это ответственность суда - не оставить не один довод без внимания, причем не просто его отразить в приговоре. Вообще-то суд довольно много доводов защиты перечислил, но совершенно с ними не посчитался, проявил тенденциозность.

Говоря об этом деле, с одной стороны, мне не хочется переходить на эмоции, но с другой — все-таки это очень своеобразное дело, я не могу не сказать — подлейшее. Я уже говорила про провокатора, про то, при каких обстоятельствах Ребровский вынужден был пойти на оговор, и широко известно, как пытали одного из участников, которому приписали ведущую роль <ранее Роман Костыленков рассказал о пытках. - The Insider>, хотя мы понимаем за кем была ведущая роль. Представьте себе момент, который, наверное, никого не может оставить равнодушным. Мальчики и девочки в этой группе были поделены, испытывали друг к другу определенные чувства, они общались, это была группа по интересам. В какой-то момент Аня Павликова захотела уйти из группы. И провокатор говорит девочке, которой нет 18 лет, остаться и не уходить. Он принимает определенные меры и настойчиво требует, чтобы она осталась. При этом он цинично рассказывал в зале суда, как он многие группы таких вот «горе-революционеров» разоблачил, у него на счету десятки, даже сотни людей. Он этим страшно гордится, он говорит, что они, конечно же, совершали преступления. И на показаниях этого человека строится обвинение, а на действиях этого человека склеивалось на непригодном материале так называемое сообщество, которое якобы собиралось совершать преступления. Такие эпизоды вызывают крайнее отвращение к методам, которые использует власть. Это вызывает гадостные чувства, не считая процессуальных нарушений, не считая того, что это юридически бездарно состряпанное дело, такие моменты не могут не вызывать отвращения.

Многие коллеги говорили, что судья дает нам высказываться, вот какой судья либеральный. Они забыли, видимо, как он начинал и как мы заставили его нас слушать. Мы же всегда хотим видеть хорошее, доброе, и он давал нам высказываться, в какие-то моменты достаточно лояльно вел процесс. Но меня это ни на минуту не дезориентировало. Меня ни на минуту не убедило его поведение, ни на минуту я не поверила, что приговор будет оправдательным. У меня опыт больше 40 лет, я видела разных судей, и я знаю, как функционирует эта система. К сожалению, я видела обвинительный уклон.

После кажущейся корректности в некоторых высказываниях судьи, когда он обрывал прокурора — тот иногда переходил все разумные границы, опускаясь до личных оскорблений в сторону защиты, подсудимых, — казалось, что постепенно процесс вскрывает так много недостатков, что судья не останется к этому глух. Но он, конечно, остался глух, этого можно было ожидать.

Есть признаки, которые сразу говорят о том, какой будет приговор, каково настроение судьи, нет ли у него предубеждений. Один из таких признаков связан с тем, что все последние месяцы и годы судья избирал меру пресечения для наших подзащитных. И мера пресечения в виде содержания под стражей, — она обжалована нами в Европейском суде по правам человека, я надеюсь, что суд даст адекватную оценку, — эту меру пресечения, с моей точки зрения незаконную, необоснованную, избирал именно судья, который выносил окончательное решение по делу. Это во многом определяет характер будущего приговора.

Мы на этом не остановимся. Впереди апелляция, и в апелляционном процессе мы заявим обо всех нарушениях, об отсутствии достоверных доказательств. Насчет доказательств — это будет большая работа. Например, в составлении различных протоколов, в том числе обысков, участвовали понятые — так вот, ни один понятой не явился в зал судебного заседания. Я, конечно, благодарна судье, что он в какой-то момент удовлетворил наши настойчивые ходатайства о вызове понятых: он, видимо, не предполагал, что у следствия так плохо будет с доказательствами. Но оказалось, что ни один понятой не готов явиться в суд, у некоторых были вымышленные адреса, и в итоге что это за протоколы, как шли обыски, что изымалось — все это осталось неподтвержденным, проще сказать, дефектным.

Конечно, приговор не самый жестокий. Есть приговор по делу «Сети», есть приговор «Седьмой студии», там в одном случае реальные сроки, в другом — условные. У нас это смешалось. Но произошло это не на стадии вынесения приговора, а раньше, потому что по этому делу приговор выносится не в зале суда и не в совещательной комнате. Это абсолютно политическое дело, оно было важным для властей, они специально применяли запугивающие технологии. Это «охлаждающий» эффект, о котором подробно пишет Европейский суд в своих решениях о неправомерных действиях властей при проведении протестных акций. И все это ради того, чтобы дети боялись, молодежь отсиживалась дома.

Но, несмотря на это, протестная активность населения высокая, а если бы не запугивание и приговоры, она была бы, конечно, гораздо выше. Они борются со своим же населением, наш народ все равно рождает все новые формы протеста, мирного протеста, к счастью. Власть боится собственного народа. Сегодня были специальные блестки, которые объединяют людей в этом протесте, другие рисуют плакаты либо проводят одиночные пикеты, а эти ребята даже не выходили ни в какие пикеты, не все знали, как проводятся эти акции, моя подзащитная уж точно понятия об этом не имела. Но их объединял живой интерес к окружающей жизни, они обсуждали актуальные вопросы современности. Эти обсуждения, направленные на то, чтобы формализовать эту организацию с этими уставами, в которых они никогда не нуждались, с другими атрибутами организации, — все, что исходило от агента-провокатора, все это привело их к скамье подсудимых. Для других это должно было стать предупреждением.