Расследования
Репортажи
Аналитика
  • USD92.26
  • EUR99.71
  • OIL87.25
Поддержите нас English
  • 155
Переводы

The Atlantic: «Это мир Путина. Как президент России стал иконой для националистов во всем мире»

Владимир Путин одним из первых понял, какой потенциал у традиционалистских идей, казалось бы, отвергнутых динамично развивающимся западным обществом, и это сделало его идеологическим лидером нового консерватизма, набирающего популярность во всем мире, пишет Франклин Фоэр в The Atlantic. The Insider предлагает полный перевод статьи.

В 2012 году Владимир Путин вернулся на президентский пост после четырехлетнего перерыва, которого требовала Конституция. Передача власти прошла не особенно гладко. К его удивлению, перед самой инаугурацией улицы Москвы и других городов заполнили протестующие против его возвращения. Такие настроения надо было как-то погасить. Но у Путина были еще и заманчивые международные перспективы, и в результате разрешение внутреннего кризиса и удовлетворение амбиций Путина на международной арене слились воедино.

После мирового финансового кризиса 2008 года по Европе стали быстро распространяться популистские протесты. Путин и его стратеги почувствовали в этом ростке более крупного восстания, которое может перевернуть континент и испортить жизнь его геостратегическим соперникам. В докладе, подготовленном в 2013 году Центром стратегических коммуникаций — прокремлевской экспертной организацией, — говорится, что значительная часть жителей Запада негативно относится к феминизму, к движению за права сексуальных меньшинств и в целом к прогрессивному направлению, в котором элиты подталкивают свои общества. Традиционалистски настроенные массы созревают для переворота, и у президента России появляется возможность стать «новым лидером мирового консерватизма» — так и озаглавлен доклад.

Путин никогда не говорил о Западе с особым пылом, но теперь центральное место в его риторике заняли мрачные пророчества о судьбе западного мира. Он стал раздраженно клеймить «евроатлантический» мир — духовно иссохший, переживающий упадок культуры. Он говорил о Западе как о «бесплодном и бесполом», а российская пропаганда придумала для Европы ярлык «Гейропа». Центральной идеей для Путина стало обвинение в «моральном релятивизме». Мы видим, как многие евроатлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации, — сказал он на заседании Валдайского клуба в 2013 году. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность: национальная, культурная, религиозная или даже половая. Проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство, веру в бога или веру в сатану».Говорил он и о том, что Запад, поддавшись секуляризму, сползает к «хаотической тьме», к примитивному государству.

Мало кто из аналитиков тогда понял, какая потенциальная сила у такой риторики за пределами России. Но правые лидеры по всему миру — от Родриго Дутерте на Филиппинах до Найджела Фараджа в Великобритании и Дональда Трампа в США — теперь говорят о Путине как о герое. Их раболепие часто недооценивают, списывают на тайный подкуп и другие интриги России. Но это не может в полной мере объяснить ту гигантскую значимость, которую приобрела фигура Путина. Он достиг таких выдающихся результатов, потому что предвидел глобальный популистский переворот и помог придать ему идеологические очертания. Со своей критикой Запада в апокалиптических тонах, которая оказалась усилена страхом перед ослаблением христианского мира под натиском исламского терроризма, Путин стал иконой традиционалистского сопротивления.

***

Поначалу многие западные обозреватели считали, что Путин не завоюет большого числа поклонников за пределами ультраправых групп. Во Франции надежды России первоначально были связаны с Марин Ле Пен, яростно обрушивавшейся на иммиграцию и глобализацию; ее партия Национальный фронт дала прибежище тем, кто отрицает Холокост и ностальгирует по коллаборационистскому режиму Виши времен Второй мировой войны. В 2014 году российский банк дал обнищавшему Национальному фронту кредит в 9 млн евро. Ле Пен после этого стала в своих речах вторить Путину, называя Россию «естественным союзником Европы».

Ультраправые партии в Европе стали для Путина гаванью для высадки на берег; оттуда началось его вторжение, и теперь он уже вмешивается в выборы президента Франции. В прошлом году во время кампании по выдвижению кандидата от «Республиканцев» (недавно переименованная правоцентристская партия, бывший «Союз за народное движение, наследница голлистского «Объединения в поддержку республики») потенциальные кандидаты изо всех сил расшаркивались перед ним. Бывший президент Николя Саркози, надеявшийся на возрождение своей карьеры, мгновенно забыл, как когда-то критиковал российского лидера. Приехав в июне в Санкт-Петербург, он сфотографировался с Путиным, пожимая ему руку и улыбаясь во весь рот. В своей книге, изданной перед началом кампании, Саркози чуть ли не захлебывался: «Я не принадлежу к числу его близких друзей, но признаюсь, что восхищаюсь его прямотой, его спокойствием, его властностью. И все это настолько по-русски!» Это были довольно безвкусные жесты, но их еще как-то можно было терпеть. Соперник Саркози Франсуа Фийон вел себя так же несдержанно, но его теплые чувства к путину кажутся более искренними — с 2008 по 2012 год, когда он был премьер-министром, он поддерживал тесные связи с российским лидером, которого называл «мой дорогой Владимир». В ноябре Ален Жюппе, которого букмекеры поначалу считали фаворитом в кандидатской гонке «Республиканцев», жаловался: «Это, кажется, первые президентские выборы, на которых своего кандидата выбирает президент России». Но высмеивание оппонентов, страдающих «русофилией в острой форме», ему не особенно помогло: кандидатом от партии стал Фийон, обогнавший при голосовании Жюппе больше чем на 30%.

Франция бросилась в объятия Путина не просто так, у этого есть глубокие корни в долгой истории французской русофилии и антиамериканизма. Но популярность Путина основана еще и на содержании его проповедей, которые очень хорошо подходят к настроениям консервативной основы французского общества. Как показывает статистика книготорговли, у французов практически неутолимый аппетит к полемическим текстам о том, как страна мчится к собственной гибели. Больше всего они боятся того, что называют «великой переменой», — превращения Франции в исламскую страну; к этому ведет низкая рождаемость среди коренных французов. В этих мрачных настроениях совмещаются ксенофобия и ненависть к самим себе. Ультраправые кричат, что Франция теряет свои революционные традиции и культурное наследие, не пытаясь даже пошевелить пальцем, чтобы спастись. Это сформулировано в длинной книге Эрика Земмура «Французское самоубийство», которая представляет собой полный каталог сил, высасывающих жизнь из страны: это ученые-постструктуралисты, непатриотичные бизнесмены, евросоюзовские технократы.

Большинство считает, что новый популизм объясняется реакцией на экономические перемены, но это не так. За недолгое время Запад пережил крупную культурную революцию, связанную с притоком иммигрантов и новым движением за равноправие. Всего лишь десять лет назад вопрос о гомосексуальных браках вызывал такие споры, что такие политики, как Барак Обама, не решались поддержать нововведение. Успех этого движения казался одним из чудес нового века, предметным уроком того, что может случиться, когда интернет помогает связать людей воедино, а шоу-бизнес проповедует толерантность. Казалось, что с культурными войнам покончено, что силы прогресса одержали безоговорочную победу.

Но оказалось, что это не так. В поисках общего объяснения происходящего сейчас переворота Пиппа Норрис из Гарварда и Рональд Инглхарт из Мичиганского университета изучили результаты многочисленных опросов общественного мнения и социологических исследований. Они обнаружили, что популярность правых популистов во многом основывается на ощущении отчужденности среди белых мужчин старшего возраста, которые возмущены размыванием традиционных ценностей. Этим избирателям кажется, что их клеймят за нетолерантность, и от этого их гнев только растет. «Эти группы больше всего склонны ощущать, что стали чужими в своей стране, где преобладают другие ценности, и что прогрессивная волна культурных перемен выбросила их на обочину», — пишут Норрис и Инглхарт. Эта отчужденность и боязнь коллапса цивилизации разрушили у них веру в демократию и заставили тосковать по сильному лидеру, который может предотвратить катастрофу.

Гомосексуальные браки оказались во Франции вопросом, разделившим общество; Фийон поклялся не допустить усыновления детей однополыми парами. Кроме того, боевым кличем правых остается борьба против исламизма; предвыборный манифест Фийона называется «Победа над исламским тоталитаризмом». Преклоняя колени перед президентом России, он знает, что его избирателям не хватает того, что воплощает Путин, — мужественности, презрительного отношения к политкорректности, войны против безбожных космополитов в Брюсселе, отказа терпеть реальную и растущую угрозу терроризма. Как сказал мне Бенджамин Хаддад из Hudson Institute, «Фийон может оправдывать свои объятия с Путиным международными отношениями, но во все большей степени это становится символом для внутреннего предназначения».

***

Путин вывернул концепцию холодной войны наизнанку. В советские времена Запад был врагом безбожников. Сейчас именно российский лидер стремится победить эту предполагаемую угрозу. Американские консерваторы пытаются скрыть ироническую улыбку. Похоже, они знают, что им следовало бы противостоять путинизму, — многие из них первоначально отвечали на его просьбы лишь ритуальным рукопожатием, — но ничего не могут поделать.

В 2013 году правый политик Пэт Бьюкенен в своей колонке превозносил Путина как врага секуляризма: «Он хочет, чтобы конфликт миров — «мы против них» — сменился в будущем противостоянием консерваторов, традиционалистов и националистов всех континентов и стран с одной стороны и идеологического империализма, который он видит в упадочном Западе, с другой». Такой подход стал общим местом для консервативных мыслитетей, таких, как Род Дреер и Мэтт Драдж, и, в свою очередь, повлиял на их последователей. В середине 2014 года 51% американских республиканцев относился к путину очень неприязненно. Через два года таких осталось всего 14%. В январе 75% республиканцев сказали, что у Трампа «правильный подход» к России. Когда Путина спросили о такой перемене, он ответил, что это потому, что люди разделяют его традиционные чувства.

Дональд Трамп, о котором вряд ли кто-нибудь скажет, что он в ярости от того, что жизнь американцев становится более грубой, в некотором смысле странным образом оказался приверженцем культа Путина. Разумеется, большинство версий, объясняющих восторженное отношение Трампа к российскому лидеру, основываются не столько на идеологии, сколько на конспирологии. Но трамповское видение мира во многом сходно с путинским. Главный идеолог Трампа Стив Бэннон явно считает западную цивилизацию беспомощной и инертной. В 2014 ГОДУ Бэннон участвовал в конференции, устроенной консервативным католическим экспертным центром Human Dignity Institute. Вскоре после выборов BuzzFeed опубликовал текст его речи, демонстрирующий незаурядную и тонкое понимание ситуации — и при этом пугающий.

Стив Бэннон

У Бэннона нет иллюзий относительно клептократических тенденций и имперских амбиций Путина. Но этот скептицизм не мешает его симпатиям к проекту Путина. «Мы, иудео-христианский Запад, должны серьезно отнестись к тому, о чем говорит Путин, — в том, что касается традиционализма», — сказал Бэннон. Он разделяет путинские взгляды, согласно которым мир сходит с рельсов и терпит катастрофу: «это кризис нашей церкви, нашей веры, кризис запада, кризис капитализма». Словом «кризис» он пользуется на каждом шагу, так, что оно могло бы от этого потерять всякий смысл, — но только не в его случае. «Мы находимся на самой ранней стадии очень жесткого и кровавого конфликта», — сказал Бэннон, призывая аудиторию «сражаться за нашу веру против нарождающегося нового варварства, которое уничтожит все, что нам завещано за последние две, две с половиной тысячи лет».

Разумеется, Kulturkampf (по-немецки «борьба за культуру»; под таким названием вошел в историю конфликт между правительством Бисмарка и католической церковью, в результате которого государство установило контроль над школами, но не смогло полностью подчинить себе церковь. — The Insider) — не просто диагноз, поставленный современному миру, это политическая стратегия. Путин продемонстрировал ее эффективность. Когда, казалось, протестующие бросили вызов его правлению, он переключил внимание россиян на геев и лесбиянок, которых изображал как экзистенциальную угрозу российскому образу жизни. Маша Гессен назвала эту искусственно раздуваемую волну гомофобии «сладким зельем для страны, которая всегда черпала силу и единство в спекуляции на страхах». Обвинения в секуляризме позже пригодились, чтобы заклеймить противников вторжения в Украину: о проевропейских участниках Майдана говорили, будто те хотят однополых браков. Традиционализм позволил Путину консолидировать силы и обескровить гражданское общество.

Со времен взлета западной цивилизации всегда слышались голоса тех, кто предупреждал о ее упадке. Но недавняя волна плачей и жалоб — это нечто новое. У них необычно большая аудитория, в них возрождаются некоторые из самых опасных разновидностей апокалиптического мышления прошлого века — страх культурного вырождения, тревога из-за того, что цивилизация теряет мужественность, ощущение, что либеральная демократия не справилась с задачей защитить цивилизацию от ее врагов. У Трампа не такое строгое и не такое глобальное мышление, как у Путина, но его кампания была пронизана подобными элементами. Если он принесет такую риторику в Белый Дом, он присоединится к хору союзников-единомышленников со всего мира.

Фактических оснований для разговоров о загнивании цивилизации очень мало. Сторонники этих идей обращаются к эмоциям, которые мы должны постараться понять и даже проникнуться к ним сочувствием. Но из истории мы знаем, что предчувствие неминуемого нашествия варваров служит оправданием экстремальным контрмерам. Из этой тревоги вырастают диктатуры. И восхищаться диктатором издалека означает рассматривать витрину, а это может закончиться приобретением авторитаризма.

Подпишитесь на нашу рассылку

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Safari